Непрекрасная Элена

— Нас встречают. Апа Пётра, за холмом воины, — Сим втянул воздух и фыркнул, и ночь в душе шевельнулась отчетливее. — Они могут шуметь, им кружит голову дух боя… еще до боя. Не обращайте внимания.

— Вежливо ли мне остаться в седле?

— Да.

Объяснять не хотелось. Использовать слова стало… утомительно.

Ночь в душе. Ночь…

Заранее чуя приближение такого своего состояния, Сим потрудился, чтобы усадить на Ярана едва знакомого ему человека, как бы ни возражали оба они, седок и скакун. Справившись с этим делом, Сим простился с Алексом. Тогда он последний раз оглянулся на огромный корабль и зашагал налегке… Это было давно, ранним утром. Очень давно, в душе, поутру еще не окрепла Ночь. Однако, свет дня вырос, созрел и состарился, и теперь в мире и в душе — поздние сумерки. Они сделали атамана молчаливым, хмурым.

За день дважды рядом возникал Эт, то есть теперь уже — Май, и рядом с ним легче дышалось. Друг сполна понимал атамана. Чуяла что-то и белая валга-эри. Арина заглядывала брату в лицо… Но подставить плечо и разделить груз Ночи умел лишь Май.

— Я знаю от матери славь западной опушки. Позже, надеясь на встречу с чернолесом, выучил восточную славь, в лесу её зовут руски, — атаман заставил себя говорить, чтобы не захлебнуться в Ночи. — Я понимаю германику южного толка, альраби пустыни и востока за морем. Тартар мне родной во всех его пяти выговорах… Алекс прав, степь утратила письменность, мы говорим невесть как и понимаем друг друга через слово. Но апа, отчего я не разбираю речь Эли, хотя понимаю вас? — пожаловался Сим. — В городе разная речь для разных семей?

— Лена заговорила лишь в три года, когда осознала, что кроха Мари готова её слушать. Их дом… холодный, — Пётра сокрушённо покачал головой. — И еще: Лена всегда знала за собой странности. Прятала их, замыкалась. Не скрою, в Пуше её долго полагали отстающей в развитии. Я, грешен, содействовал. Думал отсрочить худшее. С нынешней весны и того хлеще: ломал голову, как надоумить Лену бежать из Пуша. Её бы сломали.

— В Пуше мне было душно, — Арина сунулась под руку Симу. Потерлась щекой о плечо, настороженно заглянула в глаза. — Братик, если я стану шуметь и прыгать, это ничего? Нас встречают, ты атаман, дело большое. И вдруг в степи ведьмам кричать… ну, совсем не полагается? Братик, а?

— Если не побежишь, худо, — вроде бы расстроился Сим. — Что ты за ведьма, если живешь с оглядкой на чужие слова и мысли?

— Чужие, — хитро прищурилась Арина.

— Чужие.

Арина подбоченилась, повела плечами. По мнению деда Пётры — знал Сим — прямая спина помогает и характеру стать стройнее. Арина безмерно уважала деда и слова его учила наизусть. Иногда казалось, вообще все, до малого вздоха и прикашливания.

— Ганс! А-аа! Здесь я! Я вернулась! — заверещала Арина и помчалась, на ходу раздергала ленту и распустила волосы. — Ганс! Я тебя обожаю! Йях!

В любом возрасте ветер для ведьмы — особенный друг, близкий. «Вплести его в волосы… как надеть нарядное платье», — Сим улыбнулся, припомнив слова бабушки.

Ночь в душе отступила, словно отодвинутая светом костра — Арина мчалась и хохотала, и даже в тени её волосы переливались синими и белыми искрами. Недавно эти волосы были светлыми, но в считаные дни Арина вернула им природный тон срединной степи. Там земля — темно-бурая в красноту, теплая даже на цвет. А по северной опушке иная, с песочным выжелтом. Здесь же, близ моря, черная и жирная…

— Й-йях!

Кузя белой молнией взвился в седло скакуна Арины, там снова подпрыгнул — аж на два роста человека! — блеснул в закатном свете и стал падать, сложно кувыркаясь вперед-вбок… Три оборота с показом розоватого брюха, приземление на лапы и сразу новый прыжок. Неугомонный малыш! Перепуганный скакун запоздало кинул задом, а щенок уже мчался наравне с Ариной, клацал зубами и верещал громче ведьмы. Атаман улыбнулся теплее и шире. Детская радость ослепительна, как молния.

— Лена говорит внятно, — дед Пётра понял, что молчать теперь не к пользе, и продолжил пояснения. — Но, заняв себя важным делом, она погружается… Я так это назвал. Лена смотрит на мир, не как мы. Она именно погружается, и иногда глубоко. Так глубоко, что ей делается трудно описать словами… то, иное. Оно больше слов. Сложнее.

— Вот, значит, отчего она смогла разговорить Мая, — порадовался Сим. — И Кузе дала имя. У кого есть имя, с тем можно поздороваться и дружески идти рядом.

Удивляясь себе, прямо теперь Сим ощущал приметную зависть к недорослю-одинцу: в мире людей столько свободы детям вождей не выделают. Он, сын руки тьмы Авана и внук шатрового Мингле, знал это, как никто другой. Сим глянул на принцессу: весь день она занимала место впереди и справа от Ярана, там двигается и теперь. Сознание окончательно привыкло вслух и мысленно обозначать белую валгу непонятным и потому удобным словом — «принцесса».

— Рубач, — проревел с вершины Ганс, щурясь и едва разбирая фигуру атамана в туманных сумерках. Пока он видел друга скорее душою, чем зрением… и беспокоился. — Рубач, тебя как встречать? Может, на седле попрыгать? Руками помахать, гоняя ветер? Меня душит фальштиль, шайсе!