— Последнее время мало что случается слепо, — буркнул Сим. Принял у ближнего кожух, натянул. Не глядя, взял и перчатки. — По мне, так вся засуха этого края из-за кладок жора. Ведьмы их устроили по руслам малых рек, вроде ловушек на нас, муравьев. Кладкам для быстрого роста надобны пища и вода. Трупов навалить несложно. Кто считает буй-быков и тем более кролей? Кто считает рабов хужаби? Я ничему не удивлюсь. Жору дали пищи вдоволь, вот он и вызрел.
— Сразу будет видно, мясной или травный, — согласился Ганс. Огорченно цокнул языком. — Нам бы пару ведьм, а? Толковых погодных, какие обводят по краю кочевья фирбельштурм.
— У тебя дикий акцент на германике. И на вид ты ничуть не схож с теми, кто обычно рычит «штурм» или «дасгут». Тебе горожане не говорили ничего такого?
— Мне? — Ганс недоуменно покосился на друга. — Рубач, меня все хвалят, мне все верят. Молча или со словами, вот и весь их выбор. Только ты нудишь злее гнуса. То ли дело Старик, он ругает, любя. А ты дурной. Кого любишь, вдали держишь.
Возразить невозможно… Сим лишь развел руками и смолчал. Прикрыл глаза, постарался выровнять дыхание и настроиться. Он с зимы страстно и мучительно хотел вернуться домой, ему что ни ночь, снилось, как жена окликает и смотрит из-под ладони, и держит сына за руку. Больнее всего, что иногда во сне сын не узнает…
— Густо валит, — мысли оборвало басом Ганса.
Сим распахнул глаза и сразу увидел жор. Остро пожалел, что не может враз, по своей воле, подтянуть в душе Ночь. Она — особенное состояние, опасное и крайнее. Приходит не случайно, но и позвать её разумом нельзя. Не от разума она — Ночь души…
А жор уже виден, хотя пока что он — лишь тонкий волос тьмы над степью. Словно бы невесомый, он плоско скользит… Делается шире и мрачнее. Зуд в черепе растет, наконец становится различим слуху, опознается как звук движения.
Жор шуршит крыльями и лапами. Хрустит жвалами. Течёт пылью. Лопается мириадами мелких корешков — уничтожаемых, выдираемых, разрываемых. Стонет и скрипит корой и древесиной мелких, но каменно-плотных деревьев и кустов.
А еще слышен топот лап и копыт, шелест чешуи, цокот когтей… Кто может бежать или ползти, кто успевает и еще имеет силы — тот спасается без оглядки. И это странно: обычно звери чуют жор заранее и стараются зарыться, спрятаться, уйти. Поведение кролей, кротов и даже буй-быков указывает на угрозу жора вернее и раньше крика погодной ведьмы! А в этот раз даже валги — Сим понял по удивленному молчанию той пожилой ближней принцессы — даже они не знали!
— Мясной. Даже так: трупный, — сообщил Ганс.
В голосе нет и малого отзвука сомнения. Сказал — словно вбил главный столб для установки шатра! Сим кивнул. Трупный жор от природного отличается… да как сам он, атаман Сим, от горожанина! Трупный катится по степи низко, он обилен и тяжёл. В его ядре много ползучих тварей, они крупные. А крылатые, наоборот, малы, они вывелись позже и переродились в невесомый гнус — им не хватило корма, чтобы вырасти. А еще в трупный жор ведьмы умеют подсаживать куков — так их называют по сходству повадки с птичьей, кукушкиной. Собственно, именно увидев первого багряного кука, Сим перестал лелеять надежды что обойдётся, что страх в душе пустой…
— Убыржор, — Сим обернулся и сказал громко, для всего похода. Отметил, ближние кивнули, и каждый уже стоит на своем месте, готов к делу. — Общий сон.
— Да, отчий, — прошелестели голоса в ответ.
Теперь сонный отвар придется выпить всем, кто занял места в надежных лёжках и наверняка выживет, что бы ни случилось с прочими людьми похода.
Ударил галоп — это пастухи подняли и погнали прочь скакунов. От жора, нацеленного на поход, их посильно уберечь, отведя от стоянки. Ведьмин жор, он же убыржор, яростно ненавидит людей. На них набрасывается, сползаясь отовсюду — и не замечает иную добычу, гораздо более сытную…
— Глупо, — нахмурился Ганс. — Что пользы вытравить нас, когда общий приказ уже отдан, Рубач? К городу вдоль реки идёт Ханган, а еще, как мне думается, рядом Иржи. В уме ли те, кто решился увидеть их, явившихся по кровавому следу, для мести?
— Я думал о том же. У ведьм, кажется, нет дальнего и подробного плана. Полагаю, ловушки жора они поставили впрок. Что вскрыло их прямо теперь, под осень, вот вопрос. Гляди: жор молодой, гнуса мало и он вовсе мелок.
— Правда думаешь, я найду ответ? — удивился Ганс.
Ответ не требовался, это знали и Ганс, и атаман. Сим снял с пояса крепление ножен и бережно уложил наземь Мурамасу. Улыбнулся — новая привычка, звать меч по имени… Того и гляди, она дополнится иной: говорить с клиентом. Вот хотя б мысленно ему поклониться и извиниться. Не твой бой, отдохни… В степи не зря говорят: против жора сталь беззуба.
Сим завершил дела не относящиеся к бою и доверительно поклонился ближнему — подтвердил, что признает его своим полноценным напарником в предстоящем деле. Тот молча поклонился в ответ и подал связку тонких цепочек. Сим подхватил и пристроил у пояса. Снова протянул руку, и в ладонь лег готовый шерстяной шар. На ощупь понятно: подготовлен опытным человеком, пропитан добротно.