Непрекрасная Элена

— Осмотрелась? — во взгляде Иржи прибавилось веселых искорок. — Свое имя уже помнишь?

— Эли. Меня так зовут в последнее время, — слова выговариваются все легче. — Полное имя Элена. Вот Ванечка и Манечка, они всегда вместе и разделять их нельзя. Еще с нами был Игорь. Рыжий такой… Он жив?

Последние слова я прошептала едва слышно. Смутно помню, что до того, как мой рассудок разбился вдребезги и над палубой знаком особенной Ночи встала лохматая тень Пса — так вот, до этого капитан был при смерти.

— Жив, хотя поверить было трудно. Мы пробовали размотать ворох тряпок у него на голове. Там голый череп, кости в крошево. Все это… сшито, посажено на иглы из стали и собрано еще невесть как, — охотно пояснил Иржи. — Сейчас его лечат ведьмы. Говорят, худшее позади.

— А вы не видели там, где нас нашли… — я поперхнулась и заспешила: — Ну… Пса? То есть тень. Чуть пониже моего скакуна… Н-да. Дурацкий вопрос. Хотя спрашивать о ведьмах и того глупее. Их точно не было поблизости.

— Мы нашли убитого человека рядом с тобой, — негромко сообщил Иржи и прямо, остро глянул в глаза. — Ты убила?

— Да. Он приказал Игорю выстрелить в Маню, — я указала на малышку и рука дрогнула. — Затем в меня. Игорь капитан, он едва терпел нас на своей лодке и как виновников всего происходящего, и как дикарей. Но Игорь выстрелил себе в голову, чтобы я жила. Тогда я дотянулась и… — пришлось проглотить тошноту, вспоминая, — и остановила сердце сукину «дяде Диме», кроп его дери! Он умер, я врач и знаю точно. Он умер и стал снова вставать, как живой. Ванечка закричал, вцепился в Маню и в меня. Тогда появилась тень Пса и… стало темно. — Я смолкла и отдышалась, удивляясь тому, что так зло кричу. Уставилась на Иржи. — Что творится в степи? Почему мертвые ходят, почему норовят убивать? Кто управляет трупами? Мы были на реке, кругом ни души, и вдруг дохлая зараза встает и… И даже я не могу второй раз уложить его! Он уже мертвый. Рукой трогаю — мертвый!

Я уставилась на свою растопыренную пятерню, которой собиралась уложить дважды мертвого «дядю Диму», восстань эта погань снова. Рука была грязновата и слегка дрожала. На ладони два незнакомых пореза. На мне зарастает мгновенно, какова была их глубина, если еще видны? Откуда они вообще взялись, когда и чем нанесены?

Меня холодом обдало! Не иначе, эту мысль подумал Петр-физик: лопоухая дурища пялится на свою ладонь и орет, что кого-то там убила и еще убьет.

Да уж, все верно, угрозы в моей дрожащей руке не заметил бы и ребенок. Ну, разве грязь под ногтями. Много её, жирная, с засохшей кровью пополам. Сплошная антисанитария. В голове зародилась трезвая мыслишка, ей было одиноко и неуютно в клокотании темной злобы и запоздалого удивления: «Я убила человека, но мне не жаль. Словно нет больше клятвы Гиппократа и всего прочего, чем я жила в городе». Мыслишка покрутилась и сдохла. Рука перестала дрожать. Где я и где Пуш… Спросить бы сейчас про моего Мая. Но я не могу, не смею. Он не пришел тогда и не появлялся ни разу до сих пор. У Мая беда. А я не умею как он — переступать. Я не найду его и не вылечу, даже если еще не поздно.

— Где атаман Сим? — Я нащупала нужное имя. Осторожно глянула на Иржи, который, оказывается, всё это время веселился от души и даже подхихикивал, наблюдая не меня, а людей у меня за спиной. С чего бы? — Так. Надо подумать. Сим был с Кузей, с Ариной и прочими… Нет, стоп. Он был там, — я ткнула рукой на север, где мне представлялся этот самый север. — И должен был быстро попасть туда, к Самаху. Из-за ведьм. А я должна была медленно по реке доплыть в руки к этим самым ведьмам, чтобы их поймали на меня, как большую рыбу на вкусную для нее наживку.

— Сим, скорее всего, встретит нас в ночи, если он способен стоять на ногах, — пообещал Иржи и шевельнул повод. Вороной встрепенулся, гордо поставил голову, напружинился, стараясь показать себя — и сделал первый шаг. Он знал, что возглавляет поход. Для него это было важно… куда важнее, чем для седока. — Все отчие ходят по краю. Но Сим ближе прочих к пропасти. Я родился в лесах севера и однажды возжелал высокой доли. Лет в семь, — Иржи покосился на меня с отчетливой усмешкой. — Пошел к боговерам. Где я жил, их так звали. Девять лет извел, чуть горб не нажил. Выучил письмо и речь предков, чтобы понять их мудрость. Выучил книги. Три, которые особенно берегли и передавали из памяти в память. У стен Пуша, было дело, я сорвал голос, насаждая учение десяти заповедей. Ворота не открылись, и я пошел в степь, где нет стен и ворот…

Как же было приятно и уютно слушать Иржи. И голос, и сам рассказ…

Мой старый скакун брел, не поднимал головы и не прибавлял ход. Я была ему благодарна, хотя понимала, его заслуги нет, темп движения задает Иржи. Было немножко смешно сидеть в седле — привязаной. Хотя… Если меня не привязать, сползу. Сил-то нет. Если привязать, буду держаться, но только пока мы двигаемся тише тихого. О чем я думаю! Глупости, мелочь.