Непрекрасная Элена

Свои наблюдения я бормотала вслух. И вроде бы мне отвечали, что воспаление — не моя забота, оно отпевается. Вообще любая работа с жидкостями — не беда, отпевается. И артрит не важен, он под контролем. Мне надо убрать занозу. Чем я и занялась вслепую, запрокинув голову и громко требуя не халтурить и сканировать ткани детально, с акцентом на нервы и сосуды. Или я устала до тяжелого похмелья, или докатилась до того, что понимаю валгов наяву?

К утру мы закончили. Я зашила лапу, изрезанную глубоко, многократно. Отползла в сторонку, чтобы лохматые санитары не выли в ухо, и заснула. А они, кажется, выли еще долго. Точно не знаю, я спала крепко и без сновидений.

Очнулась в полдень. Сквозь ресницы полюбовалась на солнышко. Умилилась на Кузю. Сидит на краю болотины, улыбается во всю пасть. Щурится… Хвост сунул в воду… Я мигом вспомнила: «Мёрзни, мёрзни, волчий хвост». Я как-то прочитала сказку предков Мари, и она заплакала, сказала, что история грустная и злая. Жаль волка. Даже плохих нельзя обманывать. Никого нельзя. Ведь ему больно! Ведь волк поранился.

Кузя напрягся, подобрал лапы, сосредоточился… и рывком вытянул из воды хвост — длинный и тонкий, ставший веревкой! На конце билась крупная рыбина. Уже вылетая из воды в веере брызг, она отцепилась: сообразила, что надо спасаться. Но Кузя вмиг обмотал добычу хвостом и вытянул на берег. Гордо затанцевал, затявкал.

— Вкусная? — понадеялась я.

Кузя умчался и сразу вернулся: приволок мой мешок, сам нащупал внутри огниво и сам показал мордой в нужную сторону. На вершине кочки был пристроен здоровенный плоский камень, на нем горкой лежали дрова, сбоку второй горкой — сухой мох для розжига. Я села чистить рыбину, цыкая зубами от внезапного приступа голода. Кузя продолжил носить дрова, другие валги тоже стаскивали к кострищу крупные сучья, старательно обкусывали до нужного по их мнению размера. Закончив с этим, каждый гость садился в сторонке. Или ложился… Я не поняла, чего они ждут. Не обгорелой же полусырой рыбы! Я толком и не думала о причинах сбора столь обширного общества: нанизывала куски на прут, чавкала и жрала рыбью спинку сырьем, облизывала пальцы… Я так и не дотерпела до готовности, схарчила Кузину добычу жесткой, пахнущей тиной. И, когда сытость заполнила желудок, пришло понимание: это больные сели в очередь. Вежливые больные.

Вторая рыбина, уже добытая Кузей, мне в рот не полезла. Я со стоном отвернулась от прогоревшего костра и приказала ассистенту: «Футляр!». Крышка сразу щелкнула. Вмиг инструменты оказались разложены точно в том же порядке, какой я сама определила вчера. Кузин хвост завис над скальпелем.

Я ничего не знаю о численности здешних валгов. Но их определенно не сотни, а тысячи. Иначе сообщества валгов бы не звались «великими стаями». Больных ко мне явилось всего-то десятка три. У большинства обнаружились занозы. Трое пожилых после длинного обследования оказались носителями камней в почках. Им я не помогла, они уловили суть проблемы и как-то сразу ушли… наверное, к более опытному врачу. Не нашлось среди больных ни одного с клещами и внутренними паразитами. Ни единой жертвы ведьминого волоса, сжирающего организм изнутри, начиная с желудка. Ни намека на простуду или инфекции… Они что, самый здоровый вид в мире? Или мы, люди, самый больной?

По мере набора статистики я думала о перспективах выживания людей все более мрачно. Да уж… врачи не нужны дикому миру! Неужели в три дня я одна осчастливила огромное болото? Похоже, так…

Пока я думала, благодарные пациенты приволокли нож с перламутровой ручкой, трех умопомрачительно вкусных полупрозрачных рыбин, корзинку ягод, здоровенную сахарную кость, цветок размером с мою голову и еще много разнообразной невидали и мусора, того и другого пополам. Всё же мы постепенно, методом проб и ошибок, пробовали добиться взаимопонимания. Они знали обо мне не больше, чем я о них.

К ночи, когда больные иссякли и я отдохнула, пришло время подправить здоровье Кузи. Я дотронулась до его носа, принялась разбираться в знакомой генной карте, заново и более осознанно решать, что хорошо и что плохо… и, само собой, вскорости рухнула в обморок переутомления. Довольная: кажется, я нащупала то новое, что во мне проявилось после пения принцессы. Теперь я вижу дерево-геном объемно и подробно, вмешиваюсь точнее, не затрагиваю лишнего. А еще «дерево» теперь куда охотнее отзывается.

Все это я обдумала, очнувшись на коврике из хвостов. Меня несли бережно и быстро. И, опустив, сгинули в единый миг, как привидения.

Вокруг — лес до небес, отмеченный яркими штрихами осени. Много сосен. Значит, болота неблизко. Под правой рукой мой рюкзак. Под левой — корзинка с припасами. Чуть в стороне лежит и малый рюкзак, весь такой пухленький… Надо думать, в нем подарки. Я сама туда сложила самое интересное. И никого рядом! Нет даже запаха валгов.