Непрекрасная Элена

Я одна в лесу. Одна во всем мире… Словно мне привиделись болота, Кузя, его мама-принцесса… Сижу и зеваю. На душе кисло-сладко. Вот пожую сушеной пресной рыбы — полегчает. Определенно. Я не умею долго страдать. И повода к тому никакого.

Жую. Дышу. Думаю.

Мне всё больше нравится жизнь вне города. Головокружительно интересно! Правда, мне чуть руку не откусили. И запас еды у меня опять мал, на два дня от силы. Что еще? Я, при своем прекрасном здоровье, на болоте дважды просыпалась в лихорадочном удушье. А еще клещи и ужаки. Я таки нацепляла дряни, кожа зудит, чешется, на локтях облезает чешуйками. Волосы сальные, колтунами. Чем их моют вне города, не знаю.

Грустновато без валгов. Они душевные. Кажется, мы только начали понимать что-то друг о друге, мы бы постепенно нащупали пользу и интерес в общении. Но ведь они не прогнали меня. Тут более сложная история. Принцесса в первую ночь мне показала Кузю и Пса. Старший был сильным. Он, едва повзрослев, ушел из дома, таков долг и выбор сильных — первыми прокладывать тропу в большом незнакомом мире. Я не смогла ответить на вопрос: «Кто я?» ни себе, ни принцессе валгов. И она, следуя своему пониманию мира, отправила меня в путь, на поиск ответа. Кузю — не отправила. Он еще маленький и слабый. Но, кажется, я удачно подлечила малыша.

Хруст ветки. Поднимаю голову и лениво наблюдаю удобное убежище на высоте метров в семь. Аффект меня не посетил… А то я бы допрыгнула. Только — зачем? В лесу никто не ломает ветки случайно, тем более так громко. И главное соображение: валги бы не оставили меня в плохом месте. Так что — жду.

Те, кто предупредил о себе издали, намеренно наступив на ветку, скоро появились. Трое, все в темном и пятнистом. Серьёзные, но у всех такое недоумение на лицах, что его бородой не прикрыть. Ясное дело, в знакомом лесу сидит невесть кто, и никакой след к незваной гостье не ведет.

— Добрый день! — поклонилась я, не прекращая жевать полоску рыбьей спинки. Я видела, как валги сушат рыбу. Звуком: поют над ней, и вода впитывается в мох, оставляя совершенно сухими припасы длительного хранения. Жаль, без соли. Проглотив кусок и чуть успокоив мысли, я продолжила: — Я не здешняя. А вы, надо думать, как раз наоборот. Я почти уверена, славь вы понимаете.

— Разумеем, — кивнул ближний.

— Я подумала: раз я оказалась тут, то, скорее всего, вы знаете деда Слава? У него множественные переломы от плюсневых костей и до бедренной, сильно пострадала коленная суставная сумка. Но я отчего-то верю, что он успешно добрался домой.

— Добрался, — охотно кивнул тот же мужик. Просветлел лицом и ткнул в меня пальцем. — Болотная дева!

Я встала, церемонно поклонилась и убрала недожёванную рыбу в карман. Пребывание в стае отучило меня от общества людей. Наверное, я веду себя невежливо.

— Так он идёт на поправку? И корзинка, — я показала руками то безобразие, что сплели мы с Кузей. — Она отрабатывает компенсацию костного восстановления? Ваш врач что думает?

— Ходу, нет мочи слух терзать, — мужик нагнулся и поднял за лямки мой большой рюкзак, жестом указал спутнику на малый. Шагнул мимо меня, бормоча под нос: — Славь! По ушам-то сколь зло бьет! Ни словца не уловить, а мы деду-то не враз поверили. Славь. Что за славь-то?

Я пристроилась следом, постаралась шагать широко и попадать в общий ритм движения. И чем ему не угодил мой выговор? Славь без акцента. То есть — вдруг озарило меня — это мы в Пуше так думаем! Мы же общаемся друг с другом. А как наши разговоры звучат, если в деталях разобрать? Ну — со стороны… Непредвзято.

«Слипуйте мне лист вакцинатиум, ассистент. Что у нас по темеративным аспектам?» — примерно так. Я сказанное воспринимаю как: «Копию черкани по смене, и что там с чесоткой?»… Но это ж я, выросшая в городе врачей. Я ловлю смысл по тону и интонациям, знаю все наши термины.

Люди леса — они внешние для Пуша, они слышат не мысли и умолчания, а именно слова. Треть еще так-сяк можно понять, напрягшись. Прочее — чистый бред! Мы медицинские термины сами озвучили с записей предков. Как первый раз оно выговорилось, так и в дальнейшем произносится. Ну и славь сама по себе — мы веками живем в кольце стен! Мы понятия не имеем, как наречия развивались вне Пуша.

Я искренне верю, что спросила недавно: «Что сказал ваш врач?» Но вслух это вроде бы сопровождалось ругательствами типа «анамнез» и «диагноз». Так что мужик прав, слух его растерзан…

— Если не славь, то как называете исходное наречие? — не унялась я. Сообразила, что использую термин «инициальное», синоним исходного. Поморщилась. — Первичное. Тьфу ты, пропасть.

— Первичное… Язык что ли? — буркнул мужик. — Руски. Тут отродясь на нем говорят. Ну, малость обособился он теперечи… да и соседи наши, богоборцы, лепту вносят. Уж как явятся, как зачнут на старозвучном-то вещать о душе… Нет чтоб прямо молвить: мёду дайте, воску дайте, шатуна уймите, всю зиму нет покою.

— А в городе — это же вас черными лесниками де… — заподозрила я, икнула, на ходу меняя «дефинируют» на менее научное, — то есть называют? Вы, вроде, с горожан шкуру режете. Для забавы.