Несвятые святые женщины

– Давно это было!.. Однажды почтовая тройка везла тьму-тьмущую денег!.. В кожаных мешках, с печатями! А на мешках сидели почтари! Ехали они мимо леса – ничего! Как стали подъезжать к городу, выскочили два молодца-слесаря и молодой мальчишка подручный. Один схватил лошадей под уздцы, двое других подбежали к мешкам: «Отдавайте добром деньги, не то убьем!»

Почтари – народ трусливый, испугались, куда им бороться! А Иван и Петр Белугины на всю слободу славились силой, здоровые детины! Да и мальчишка Филька ловкий был паренек – из молодых, да ранних, одним словом… Сдались. Деньги отобрали, все как в воду кануло!

Монахиня всплеснула руками и перебила рассказчика.

– Ну а почтари-то что же? Чай, потом указали на Белугиных начальству? Белугины-то как же?

– Да дело темное, говорю… Я тогда мальчишкой был, ничего, считай, и не понимал. Как они вывернулись и остались ли в живых почтари, не знаю!..

– Так из-за этого, значит, и разбогатели?

– Из города они тогда же уехали, чтобы следы, что ли, замести…

Каменщик слез с фундамента, принес материал для своей работы и продолжил рассказ. А старая мать Филарета вся обратилась в слух и внимание.

– Про Белугиных говорили разное, – продолжал каменщик, – кто-то прямо указывал на ограбление почты как на источник их богатства. Ходили слухи, что они собирали, где только могли, медные пятаки и переливали их в самовары. Как бы то ни было, а дознание по делу ограбления почты было произведено.

В те времена, когда не было не только следователей «по особо важным делам», но даже суда-то настоящего не было, прибегали к особого вида дознанию – к присяге под колокольный звон.

Это была тяжелая церемония, а на верующих людей обряд присяги под звон колокола производил сильное удручающее впечатление и заставлял раскаяться и признаться в преступлении. В деле Белугиных не было настоящих улик, и им назначили присягу только на основании подозрений.

Около собора собралось множество народа. Кто-то ожидал увидеть унижение богачей, у которых было много завистников, кто-то бежал на этот суд, увлеченный чувством правды, справедливости суда Божия, а кто-то просто из любопытства.

Священник громко произносил слова присяги. Белугины спокойно стояли, опустив глаза, а с высокой соборной колокольни гулко раздавались удары колокола, словно выносили покойника…

Белугины выдержали присягу, не признались. Народ так и ахнул и разошелся по домам, разочарованный… И все было пошло хорошо. Но тут-то и начинается настоящая драма…

Единственная дочка старшего Белугина – Настенька – жадно следила за историей своего отца, постоянно думала о происхождении его несметных богатств и о присяге.

Настя была романтической девушкой. Она росла сиротой, потеряв мать еще в раннем детстве. Ее старуха-нянька рассказывала своей любимице и былины, и небылицы. Ее воображение не знало границ, а сама она, как пушкинская Татьяна, трепетно ждала своего Онегина… Последний явился в лице приказчика, Филиппа Ефимова, когда-то помогавшего Белугиным в нападении на почту.

Не такого, конечно, суженого ждала молодая девушка, но Филипп был малый не промах, и наука хозяев не пропала для него даром:

– Выходи за меня замуж, не то я пойду повинюсь и погублю себя и хозяев, а всему вашему богатству будет конец и вместо каменных палат – кандалы да Сибирь!..

Услышав эти беспощадные слова, Настенька обомлела, но не потому, что боялась разорения, позора, наказания, грозящего отцу. Нет. Она со страхом ждала, повинится ли отец или останется клятвопреступником. Она возненавидела Филиппа, который казался ей большим злодеем, чем дядя и отец, а деньги, из-за которых на свете бывает столько преступлений, до конца жизни невыразимо страшили ее…

Ее решение созрело сразу. Когда смолкли колокола, Белугины опять подняли головы и вернулись к своим делам. Только на следующий день Настя исчезла из дома и бесследно пропала…

После этого прошло много лет. Как-то в городе пронесся слух о замечательном молодом проповеднике. Слушать этого священника приходили с разных концов города. Однажды пришел и Иван Егорович Белугин, так как он был человек богомольный.

Батюшка говорил о святости данного слова, об обетах, о грехах клятвопреступления. Белугин стоял бледный, как приговоренный. Точно он услышал намек на свое дело, о котором давно все забыли, да и он сам перестал уже думать о нем. Горячая речь молодого священника заставила крепко задуматься Белугина.

Говорили потом, что он уехал на Афон, где доживал свой век строгим иноком Иннокентием, а что было со вторым братом, никто не знал. Никита увлекся рассказом, вспоминая, что слышал когда-то о событии в семье богатого купца и что теперь узнал от монахинь о юродивой Насте Белугиной, которая отмаливала родительские грехи в суровой обстановке «девичьего монастыря».

– Вот оно что! – задумчиво произнесла старая Филарета. – Бог-то правду видит, да не скоро ее скажет! А мы-то все по-своему… Грехи…