Неудачная шутка (СИ)

Он наконец заткнулся и заскучал, ожидая.

Власти были вынуждены капитулировать.

В этой модели вертолета система автомата была рассчитана только на зависание, поэтому мрачный пилот, поднявшись в воздух, выделил пару минут на отдышаться, зорко оглядывая с воздуха их ночной приют, вполне серьезно намереваясь обнаружить, как именно дворецкого будут упаковывать - как жертву или как сообщника.

Прослушка наверняка пахала по полной, поэтому он извлек из воздуха поганую шариковую ручку с красными чернилами и, стащив перчатки, написал на своей ладони, не в силах преодолеть приступ говорливости и возмущения:

“Вот. Видишь? Дело не в Бэтмене и его жертвах, или в кем-то проплаченной отставке Гордона. Тупое стадо, преследующее нас одинаково - своего спасителя и своего иуду. Я знаю, что ты должен быть очень зол. Я был таким же, когда вернулся из Кашмира. Меня от них тошнит.”

Брюс опустил глаза, приятно узнавая почерк с календаря, того первого послания, выведенного этими красивыми руками для него, ослепшего и оглушенного слабостью, но иных подозрительных действий производить разумно не стал, опасаясь, что салон еще и просматривается.

Чернила исчезли, смазанные.

Он мог бы сказать чудовищу, что ему жаль, но надежда - это единственное, что может быть у мыслящего существа, а преследуют их совершенно справедливо.

Но, конечно, ничего такого он не сказал.

- Вы не отпустите меня? - спросил он вместо этого как можно жалобнее, жадно оглядывая левый рубец на раскрашенном лице: мечтал прижаться туда губами, хотя качели обоюдных шагов навстречу и не менее обоюдных плевков в приоткрытые для поцелуя рты, раскачиваемые ловкой рукой, ему обрыдли.

- Не-е, красавица. Потерпи, - мрачный Джокер отвинтил крышку термоса, экспертно, словно деловитая служебная овчарка, обнюхал содержимое, нахмурился и отшвырнул кубок Гертруды в хвостовую часть.

Горячий кофе плеснуло на обшивку, и от его подтеков в холодный осенний воздух пошел белесый пар.

- Имбецилы. Ненавижу… - прошипел он, все больше мрачнея. - Идиоты. Я бы хотел убить его хотя бы только из-за вас, уроды.

Бэтмен вдруг понял, что постоянно чувствует то же самое, и содрогнулся от отвращения к себе.

Все это ради них.

- Не переживайте, мистер Уэйн, сэр, - снова подал голос Джокер. - Потерпите немного, и мы распрощаемся. Обещаю, больше мы никогда не встретимся.

Брюс едва заметно кивнул, скрывая одобрительный вздох.

========== Глава 102. ==========

Когда Джокер объявил о выполнении условий сделки с полицией, его пришлось потерять из виду… оставить без присмотра.

Брюс Уэйн всегда подозревал в себе маниакальные черты.

Все еще чувствуя тепло на своей спине и боль в защипанных ягодицах - прежде он и не предполагал подобного (даже не участия в роли фальшивого заложника, а ловкости, с которой человек, у которого заняты обе руки в такой специфической обстановке, как эта утренняя, может обтрепать его мягкое место) - и пускай все это было непозволительно легкомысленно, пускай, теперь он знал, как бывают мимолетны тени и полосы света, и как пусто бывает прямым и справедливым.

После вмешательства Фокса вопросов к нему у полиции почему-то больше не было.

Ловко оперируя замешательством любимого старика, платиновой кредиткой, общей на двоих моральной усталостью, вполне освоенной за эти долгие месяцы подлостью и приличной дозой упрямства и уговоров, Брюс проводил самолет в Англию - и стал еще больше несвободен.

Утро с ГПУ оставило неприятный осадок, не исчезнувший, даже когда он к вечеру, после всех ритуалов обычных, нормальных людей, вызвавших интерес властей (включая рентген якобы пострадавшей скуловой кости) наконец достиг родного дома.

Прошел, вяло изучая тени в разморенном последним солнцем саду, карамельном из-за бледнеющей осенней ржавчины в листьях и ветвях кустарников; ввалился домой через гараж, охлопывая лоснящиеся крупы любимых машин - бесполезных игрушек, итальянских железок, дорогостоящих гробов; прокашливался всю дорогу по коридору с картинами, надеясь, что смог простудиться в пригороде, полагая, что так пустой дом не такая уж и неприятность.

Вдумчиво разделся, входя в душевую, сбрасывая рубашку - в мусорную корзину, остальную одежду - прямо на пол; успел намылить одно плечо, но вдруг резко потерял терпение, поэтому закрыл глаза и, видя перед собой вместо флорентийской плитки только грязную фанеру, бодро пустился в самоудовлетворение, сливая в кулак после незначительного количества движений, отвратительно, тошнотворно приятно ничего не чувствуя.

Через рекордных полтора часа самоудовлетворения левое плечо осталось чистым, все остальное - нет, в том числе и содержимое черепной коробки.

Легче не стало.