Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

Не подумав спросить разрешения у Бенкендорфа, Пушкин, гонимый неудачей сватовства, в ту же ночь отправился в далекий путь на Кавказ, в Армению.

И завертелись колеса несущейся брички по расейским далевым дорогам, разгоняя весеннюю первую пыль, наматывая грязь и бесконечное пространство под малиновый звон колокольчиков. Знакомой чередой замелькали почтовые станции, деревни, села, города.

Дни тянулись медленной сменой мест, пока, наконец, нетерпеливые глаза поэта увидели снежные вершины кавказских гор, нагроможденных в густое стадо исполинских каменных громад.

Дальше – Дарьяльское ущелье; взмыленный, как быстрый конь, Терек; седая голова Казбека, закутанная в башлык облаков; нависшие скалы, пропасти; будто молоком льющаяся пенная Арагва; вдруг – изумрудные ковры долин Грузии; бег резвой Куры; сам ослепительный красавец – Тифлис. Вся эта изумляющая панорама и близость цели увлекли угрюмого путешественника к ощущениям бодрящей новизны.

Гостеприимность солнечного Тифлиса, серные бани, пестрый майдан, грузинские нравы, обычаи, восточная музыка, песни, вино кахетинское, орлиная парящая лезгинка, веселая, круговая оживленность, яркая оригинальность многолюдного города – все эти очарования задержали Пушкина в Тифлисе почти две недели.

Теперь неугомонный поэт направил свой путь в Армению и по дороге к Карсу неожиданно встретил арбу с телом убитого в Тегеране Грибоедова, препровождаемого на погребение в Тифлис.

Миновав Карс, в средине июня поэт очутился наконец в русском лагере, расположенном на берегу Карсачая.

Николай Раевский и Лев Пушкин, давно разлученные с поэтом, бурной радостью встретили дорогого воина, примчавшегося на поле битвы с вершин московских разочарований.

– Эк куда тебя угораздило, сумасшедший, – трепал в объятиях друга Раевский, – или впрямь собрался показать нам пример африканской храбрости, буйная голова!

– А на то он и брат мой, – ликовал весь запыленный Лев Пушкин, – чтобы поддержать воинственный дух в армии.

– Вот увидите! – обещал поэт.

В тот же день армия двинулась вперед, к переходу через Саган-Лу, к Эрзеруму. Пушкин был представлен главнокомандующему Паскевичу.

Лагерная боевая обстановка, запах пороха, близость опасности, вид пленных турок, кровь, дикие горы Саган-Лу преобразили поэта, далекого от военного искусства, в безотчетного храбреца.

На другой же день после прибытия, услыхав начавшуюся перестрелку, Пушкин, к удивлению и неожиданности окружающих, вскочив на свою лошадь, вихрем помчался в боевой огонь передовой цепи казаков.

Отважного поэта едва выручили из беды.

Но Пушкин рвался, рыскал, искал опасности, нарочно кидался в объятия смерти, бешено играя под свистящими пулями опостылевшей жизнью. С жаром участвуя в боевых горячих столкновениях, всюду на аванпостах проявлял необузданную удаль зарвавшегося воина, разделяя со всеми общие походные лишения и труды.

На глазах Пушкина русская армия взяла сильную турецкую крепость Эрзерум, которая явилась крайним пунктом боевой поездки поэта.

Бенкендорф, узнав о самовольном отъезде Пушкина в действующую армию, послал сейчас же туда главнокомандующему Паскевичу срочную депешу о строгом всюду полицейском надзоре за Пушкиным.

Весть о пребывании поэта в армии разнеслась по всему лагерю, где в качестве рядовых находились участники 14 декабря. Пушкин, в свою очередь, узнав об этом, часто стал встречаться с бывшими мятежниками, обсуждая политические дела России.

Шпионы следили за каждым шагом Пушкина и доносили Паскевичу. Напуганный главнокомандующий вызвал слишком храброго воина-поэта и с надежным конвоем выпроводил его из своих военных пределов в Тифлис.

Насыщенный сильными впечатлениями, встряхнувшийся Пушкин пустился в обратный путь бодрым и освежившимся настолько, что снова поверил в свою заветную цель: сияющий образ любимой Наташи, как призывающий маяк, звал к берегам, непреодолимо звал…

Здесь, в стране величайших гор с оснеженными вершинами, где облака, как сказочные корабли, приплывают из небесного океана и останавливаются у пристаней скалистых хребтов; здесь, в стране гигантских громад и глубин, исчерченных полетами орлов, поэт понял, насколько громадна и глубока его любовь к Наташе, в которой, единственной, он видел очаг личного счастья, тепла и света.

И разве она отказала ему в надежде? Разве не ее слова «нет, не отказываю»… Неужели холод равнодушия в состоянии родить это животворящее тепло слов любимой?..

Об этом думал поэт, медленно продвигаясь к Москве, подолгу всюду задерживаясь, усердно работая, как бы нарочно выжидая достаточный срок, чтобы с новой упорной силой взяться за осуществление своего сокровенного замысла.

Женитьба

В сентябре Пушкин прибыл в Москву и узнал, что Наташа с семьей в Калужской губернии.

Он, как и в прошлую осень, поехал в Малинники к Алексею Вульфу. Здесь получил скорбное известие: его старая подруга, его нянюшка, его светлая любимица, его помощница Арина Родионовна умерла в Михайловском, умерла у окна, до последней минуты поглядывая на ворота, поджидая своего родного Сашеньку, неизвестно где скитающегося по сырой земле.