Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

После обеда, когда Наташа села играть на фортепьяно, Наталья Ивановна позвала в свою комнату гостя и, со вздохами, жаловалась на свои домашние денежные затруднения:

– Александр Сергеевич, я вас считаю нашим семейным другом и потому решаюсь просить о маленькой помощи… Мне срочно необходимо платить долги… Денег у меня нет… Может быть, вы найдете возможным дать мне взаймы пять тысяч…

– Завтра же принесу, – обещал Пушкин.

В это время как раз приехал в Москву известный петербургский издатель-книгопродавец Смирдин, связанный издательскими делами с Пушкиным. У Смирдина поэт занял пять тысяч и отнес их Наталье Ивановне, понимая до конца всю ее платежную неспособность. Однако это давало ему возможность купить ее благочестивое расположение.

Так и вышло: с этого дня Пушкин беспрестанно бывал у Гончаровых, с возрастающим наслаждением упиваясь пьянящим присутствием любимой Наташи, чья пленительность окончательно его ослепляла.

Наташа гордо чувствовала свою безмерную власть и невольно сама загоралась еще неведомым, но пронизывающим огнем первых чувств.

Пушкин совершенно потерял закружившуюся голову. Шагая последними шагами к цели, он написал матери Наташи объяснительное письмо о важности серьезного шага.

И, наконец, шагнул решительно: повторенное предложение было принято.

Однако перед этим предусмотрительная мать заявила:

– У Наташеньки нет приданого, а без него отдавать дочь неприлично. Надо или еще подождать, или просить, Александр Сергеевич, вашей любезной помощи, чтобы сделать Наташеньке приданое, достойное светской барышни. Решайте, милый друг, – дело ваше.

Пушкин обещал дать денег. Расстроенная мать, со слезами, сняв икону, благословила невесту и жениха, ставших перед ней на колени:

– Благословит вас Господь Бог. Да пошлет вам царь небесный великие и богатые милости. Любите и уважайте друг друга. Господь не оставит вас.

Счастливый жених торжествовал несказанно, – он достиг сокровенной цели, и теперь жизнь ему казалась разлившимся океаном нескончаемого блаженства, безбрежных радостей, необъятных упоений.

Хотя, исстрадавшийся мореплаватель бурной жизни, – он предвидел, сознавал все громадные будущие волнения, даже бури, но, привыкший к суровой борьбе, тем шире ощущал он достигнутое счастье, доставшееся с такой нестерпимой трудностью.

Главное, он понимал, что восемнадцатилетняя Наташа еще слишком молода для ответной любви, еще слишком первоцветна для будней жизни; но теперь он стал еще более уверенным, что со временем, впереди, быть может, придет и расцветет в ней пышным весенним садом настоящая, полная, истинная, непредугаданная любовь, зажженная глубиной его любви, раскаленная пламенем его жарких, огненных чувств.

Весть о том, что Пушкин объявлен женихом Натали Гончаровой, быстро облетела всю Москву. Со всех концов посыпались поздравления друзей и знакомых.

Пушкин известил о своем намерении жениться родителей, с которыми примирился, и через Бенкендорфа просил царя снять с него поднадзорное положение, устрашающее мать невесты.

Скоро шеф жандармов передал царское поручение, объяснив Пушкину, что поэт доверен именно ему и находится под отеческим попечением самого императора, а не под надзором.

Жених весь ушел в гущу леса житейских забот по устройству семейного очага – столь желанного своего угла. На первом плане, разумеется, встали хлопоты о материальной стороне жизни. Прежде всего Пушкин занял у ростовщика еще пять тысяч рублей и тихонько вручил их будущей теще на приданое невесте, как было условлено.

Сразу же образовавшаяся затрудненность денежных дел временно отсрочила свадьбу. Озабоченный жених уехал в Петербург для деловых переговоров с отцом, Сергеем Львовичем. Перед отъездом Пушкин через Бенкендорфа просил царя развязать наконец ему руки разрешением на издание «Бориса Годунова», указывая на свои серьезные стеснительные денежные обстоятельства.

В Петербурге Дельвиг, Жуковский, Плетнев и Вяземский, который теперь снова устраивался на службу в Министерство финансов, и вся семья Пушкина радостно поздравляли жениха.

Отец выделил сыну небольшую долю родового нижегородского имения Болдина.

Пока жених был в Петербурге, в доме Гончаровых собирались богомольные кумушки к Наталье Ивановне и оплакивали бедную участь невесты, решившейся выйти за страшного человека – какого-то бедового сочинителя.

Но Наташа слишком была увлечена шитьем своего приданого, и ей далеко было до вздыхающих, каркающих старух. Зато Наталья Ивановна насупилась, слушая нашептывания причитающих кумушек:

– Ой, матушка, ох, сватьюшка, да и пошто ты, благочестивая, придумала благословить свою красавицу Наташеньку за лютого врага божьего государева, за человека преступного.

– Ой, Наталья Ивановна, да муж ли Наташеньке экой никчемный сочинитель? И не чиновный-то он, и не из роду знатного, вельможного, и небогатый-то. И, прямо сказать, прости господи, арестант какой-то, возмутитель, смутьян.

– Да, матушка, подумай-ко. Наташеньку любой граф, али князь, али богатый человек возьмет, а от этого сочинителя какой прок тебе, какая польза будет? Подумай, сватьюшка.