Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

И Наталья Ивановна действительно сурово задумалась, зараскаивалась, замолилась.

Пригнал из Петербурга радостный Пушкин, как вольный августовский ветер, тепло и весело влетел к невесте, окруженной сестрами, подругами и швеями, утонувшими в пышной пене кружев и тонкого полотна.

Быстрым чутьем жених почуял недоброе в доме. Наталья Ивановна мрачной дождевой тучей бродила по комнатам, прячась от глаз сияющего жениха.

Пушкин сначала не обращал внимания на суровость будущей тещи, но через несколько таких дней спросил Наташу:

– Я не понимаю, чем может быть недовольна Наталья Ивановна?

Наташа покраснела:

– Я тоже не понимаю… Пойдите к ней, узнайте.

Пушкин вошел в комнату к Наталье Ивановне, встретившей его хмуро, с молитвенником:

– Вы видите – я молюсь? Не мешайте.

– Полагаю, – вскипел Пушкин, – что судьба вашей дочери должна быть интереснее молитв.

– Вы не имеете права, – огрызлась старуха, – так отзываться о священных молитвах.

– Но у вас, – любезно улыбнулся жених, – еще менее прав меня учить.

Пушкин повернулся и ушел домой. Наташа заплакала.

На следующий день Пушкин пришел расстроенный и молчаливый. Заплаканные глаза Наташи вывели его из терпения; он снова пошел объясняться к скрывшейся старухе:

– Наталья Ивановна, может быть, вы объясните мне мотивы вашего странного поведения? Согласитесь, что мне необходимо это знать? Чем заслужил я ваше недовольство? Чем?

Старуха начала хитрить:

– Мое недовольство вас не касается. Успокойтесь и успокойте вашу невесту. У меня свои неприятности… вообще…

– Могу ли помочь? – предложил Пушкин.

– Мне нужны деньги… – прямо заявила старуха, криво улыбаясь.

– Еще? От меня? – изумился поэт.

– Это дело вашей любезности… – отвернулась к столу Наталья Ивановна, нервными, трясущимися руками поправляя скатерть.

Пушкин озлобился:

– Ах вот как… Разве моей любезности было мало, когда я взял взаймы десять тысяч и отдал вам? Чтобы покрыть этот долг, я принужден заложить свою долю болдинского имения, выделенную мне отцом, в опекунском совете. Излишек мне необходим для устройства будущей семьи. Я живу на деньги от литературы, как вам известно. Мои средства ограниченны.

– Значит, Наташенька, – пожимала плечами заботливая мать, – обречена нуждаться?

– Нет, – твердо заявил поэт, – нуждаться она не будет… не должна…

– Вы не забывайте, – предупреждала мать, – что моя дочь воспитана для роскоши и довольства.

– Дурное воспитание! – отрезал жених.

– Это неучтивость и дерзость, – бросила старуха, – я сама ее воспитывала.

– Тем хуже для вас! – злился Пушкин.

– Уходите… – прошипела старуха.

– Я могу, если угодно, уйти совершенно! – швырнул Пушкин и быстро исчез.

Огорченный, убитый, потрясенный происшедшей неприятностью, он целую ночь бродил по темным улицам, решив, что уже потеряно едва мелькнувшее счастье.

Мир казался снова пустым и одиноким. Два дня он не являлся к Гончаровым, не хотел идти и на третий, в диком молчании избегая людей, но получил записку в крошечном розовом конверте, доставленном на квартиру Нащокина.

Прочитал: «А.С., вас нет. Я в слезах. Что же случилось? Приходите скорей. Ваша Н.».

Жених не выдержал и помчался к невесте. Ему хотелось явиться желанным утешителем. Теперь он готов был поверить в примирение со старухой Гончаровой и даже в ее раскаянье или извинение.

Но, когда он взялся за скобку двери дома Гончаровых, когда вздохнул горьким воздухом мещанской затхлости, ему стало противно близкое присутствие будущей тещи, и он решил держать себя с достойной гордостью самолюбивого человека и не терпеть далее никаких унижений.

Заплаканная Наташа встретила расстроенного жениха глазами, полными слез:

– Как же можно так?.. Не понимаю, право… Маменька ничего не говорит, сердится… Вы ушли, даже не попрощавшись со мной… и пропали… Это все ужасно для меня…

Наташа заплакала. Пушкин с болью острой досады схватился за сердце, как будто хотел разорвать его и показать пылающий огонь мучительной любви:

– Совершается какое-то безумие… Как же я был не прав, поверив только на одну минуту, что я создан для счастья, создан для того, чтобы любить вас…

– Что же случилось? – не понимала Наташа.

Пушкин тяжело замолчал, увидев всю безоблачную, нетронутую молодость невесты, далекую от житейской болотной трясины. Упрямая старуха Гончарова не только не пошла на примирение, но прошмыгнула в свою молельню и заперлась.

Пушкин решил, что наступил полный разрыв. С режущей тоской он глубоко посмотрел на Наташу, как бы навсегда прощаясь:

– Не стану скрывать, Наталья Николаевна… Я в безумной тревоге… Это страшно… Мне кажется, что ваша мать решилась расторгнуть нашу свадьбу…

Наташа испуганно вздрогнула:

– Нет, нет… Не говорите так…

Пушкин нервно вскочил:

– Прощайте… Вы совершенно свободны…

Сердце его смертельно сжалось в тисках безысходного, схватившего горя, слова потерялись в пропасти бездонной тоски.

Он рванул к последнему выходу, чтобы скрыться бесследно:

– Прощайте…

Но похолодевшая рука Наташи твердо остановила.

– Я не хочу верить вашим словам… не хочу…