– Дедушка Чижов нагнал грустные мысли. Впрочем, что скрывать – здесь люди свои – женитьба нашего Пушкина – решительный шаг в неизвестность, серьезное событие, ответственное предприятие. Мы привыкли видеть Пушкина холостым, привыкнем теперь знать женатым, семейным, остепенившимся. Но, слушай, Пушкин: уезжая, ты должен дать нам торжественное слово, что всю силу своего громадного счастья ты отдашь родной литературе, где ты по праву стоишь один на вершине. Обещай!
– Обещаю! – крикнул поэт.
– Браво! – хлопали друзья.
– Мы будем ждать от тебя, – продолжал Вяземский, – не только семейного многочисленного потомства, но и литературного изобилия. А вы, наш новый друг, Наталья Николаевна, помогите мужу и в том, и в другом случае. Тогда мы будем все совершенно спокойны за общее наше благополучие.
– Наташа, обещай! – обратился Пушкин.
– Обещаю, – улыбалась розовая красавица, не глядя в сторону надувшейся мамаши.
– Браво, Наталья Николаевна! – приветствовали гости.
Чару получила Вера Федоровна Вяземская:
– Как женщина, я обращаюсь к вам, Наталья Николаевна, с пожеланием от всего сердца, чтобы вы так же горячо полюбили мужа, как он любит вас. И главное, чтобы вы взяли на себя, как любящая жена, все скучные, но необходимые домашние заботы ради покоя вашего замечательного, гениального друга жизни. Я верю, что вы будете прелестной, достойной супругой Пушкина. Его поэзия и ваша красота – вечный праздник.
– Ура! Браво! Браво Пушкины! – шумели голоса.
Вяземская чару передала Екатерине Гончаровой.
Екатерина покраснела и чуть слышно сказала:
– Всего хорошего, – и передала чару сестре Александре.
Александра, приветливо взглянув на Пушкина и на Наташу, произнесла звонко:
– Наташенька и Александр Сергеевич, будьте очень, очень счастливы и всегда веселитесь. Вот и все.
Чару взяла Наталья Ивановна и, передавая тетушкам, хмуро буркнула под нос:
– С богом.
Пушкин вдруг закричал:
– Ура!
Все захохотали.
Наталья Ивановна презрительно смотрела в лорнет на невоспитанного зятя.
С чарой стоял брат Наташи:
– Желаю вам счастья и полного благополучия.
Другой, старший, брат Гончаров произнес:
– Мама и дедушка наши благословили ваш законный брак в надежде, что вы будете, как воспитанные, светские люди, жить прилично и ни в чем не нуждаться.
Чару поднял Баратынский:
– Друг, поэт! И наша дорогая, юная хозяйка, Наталья Николаевна! Пусть ваша дорога жизни будет усыпана лаврами успеха и благоденствия. Пусть ничто в мире не нарушит вашего семейного очага. А наше дело быть только свидетелями вашего чудесного торжества везде и всюду.
Вскочил Соболевский:
– Друзья мои, Александр и Наталья Пушкины, вам просто:
– Ура! Верно! – гремели друзья.
Языков протянул руку с чарой:
– Взгляните в окно, там месяц май. Вся природа объята радостью расцвета. Этой майской дорогой поедут новобрачные Пушкины – путь, достойный поэзии великого хозяина литературы. Желаю вам, молодые, вечного мая!
– Браво! Браво! Счастливый путь! – вырывались голоса в открытое окно.
Чара перешла к Нащокину.
Павел Воинович смотрел на бокал:
– Что таит в себе эта влага, наполненная нашими прощальными пожеланиями? Что ждет впереди наших милых новобрачных? Что? Неизвестно… Мудрено пить за неизвестность. Мудрено… Но, так или иначе, наш Пушкин со своей красавицей завтра угонит в эту неизвестность. Нам, значит, остается пожелать: пускай Пушкин будет нашим неизменным Пушкиным, как справедливо сказал Погодин. Но жизнь, друзья, – хитрая, злая штука. А жизнь Пушкина в наше жестокое время, – сплошная каторга, сплошное униженье. Надо только удивляться – откуда он черпает свои богатырские силы? Это чудо, черт возьми, чудо! Ты слышишь, наш чудодей? Твой гений не смогли заклевать даже жандармы-коршуны. Так было до этого дня. И вот я хочу, чтобы так было и дальше. А вы, милая, Наталья Николаевна, помогите муженьку, – ведь за это вам вся Россия спасибо скажет.
– Пушкины, ура! – гудели провожающие.
– Чара вернулась ко мне, – заявил Шевырев, – теперь молодые должны выпить пополам. Пожалуйте к ответу.
Пушкин затянул ямщицкую песню:
Царские сети
Веселые, жизнерадостные, полные весенних сил, вспоминая дружеские проводы, Пушкины приехали в Петербург, остановившись, как это делал поэт прежде, в трактире Демута.
Плетнев, старый друг Пушкина, сейчас же взялся за устройство поселения молодых на лето и осень в Царское Село, с которым так крепко был связан поэт в лицейские годы юности, и где теперь, представлялось ему, можно будет тихо, скромно и уединенно начать наконец столь желанную, обвеянную покоем счастья, самостоятельную семейную жизнь.