Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

Пока Плетнев хлопотал по приисканию дачи, Пушкин познакомил Наташу со своей семьей и с большой своей приятельницей Елизаветой Михайловной Хитрово, высокой почитательницей поэта, которая, в свою очередь, сблизила Пушкиных со своей дочерью, женой австрийского посланника в Петербурге – графа Фикельмонта.

У Карамзиной, как и у Елизаветы Хитрово, так и у дочери ее Фикельмонт, гостеприимные гостиные были любимыми местами говорливых, кипучих сборищ петербургских литераторов и всяческих деятелей искусства. Экзальтированная, умная, игнорирующая свои пожилые годы, искрящаяся сердечностью бесконечной ко всем дружбы, Елизавета Михайловна Хитрово горой доблести стояла за имя Пушкина, ревниво охраняя его нежными заботами привязанности.

При втором же посещении Хитрово, когда в ее розовой гостиной, по случаю приезда поэта, собралось много литераторов, Пушкин познакомился с Гоголем. Молодой, начинающий Гоголь прочитал отрывок из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Пушкин, мнение которого так величественно ценилось всеми, сразу обратил горячее внимание на неожиданный талант пробующего перо Гоголя и открыто расхвалил его:

– У вас превосходный, оригинальный, острый, как бритва, язык. Широкий, веселый талант исключительной редкости и, главное, самостоятельности. Я не ценю подражателей и потому с особенным восторгом предсказываю вам блестящее будущее. Скоро я уеду на лето и осень жить в Царское Село и прошу вас, Николай Васильевич, посетить меня. Приезжайте с Плетневым за компанию. Вы прочтете мне еще что-либо, и мы поговорим на свободе побольше.

В робком, детском волнении стоял начинающий литератор Гоголь перед прославленным Пушкиным в сияющей необъятной признательности:

– Мне страшно вам говорить что-нибудь… Я потрясен вашим одобрением… приглашением… Поймите глубину моей благодарности… моего первого счастья…

На одиннадцатый день Пушкины переехали на дачу, в Царское Село.

Первые дни молодые хозяева суетливо взялись за устройство своей дачной квартиры, резво, как дети, бегая по гулким, необставленным комнатам.

Но особенно Пушкин был занят своим кабинетом, раскладывая книги из больших ящиков по полкам, столам, а иные – просто в углах, на полу. Посреди кабинета поэт поставил для работы массивный стол и перед ним кресло, а с другой стороны – диван для гостей и отдыха. На столе сразу появился ворох бумаги и тетрадей, круглая, тяжелая стеклянная чернильница, обглоданные карандаши, перья, серебряные часы, табак, три трубки.

Наташа возилась в своей комнате, утопая в развеске нарядных платьев и всяческих туалетных принадлежностей. Она без конца трепетала в радостях от сознания, что ей удалось наконец вырваться из тяжелого маменькиного дома, что она теперь отдана своей самостоятельности, как настоящая взрослая дама, и даже имеет собственных горничных.

Солнечные дни жизни голубели безмятежностью и счастливым покоем.

Поэт, почувствовав прочность семейного благополучия, к которому он так жадно-нестерпимо стремился, крепко засел за свой рабочий стол, ложась спать и вставая, как в Михайловском, рано, чтобы скорее, приняв прохладную ванну и наскоро позавтракав, взяться за труд, оставив в постели свою беспечно спящую красавицу.

Каждый день, по обыкновению, после обеда молодые гуляли в парке и вокруг озера. Возвращались обратно непременно мимо лицея, воспоминаньями о котором Пушкин насыщал Наташу, стараясь вообще всяческими способами заинтересовать ее, увлечь в сторону своего горения, своего мира.

В часы своих работ поэт давал Наташе книги для чтения, заботливо, нежно усаживая ее каждый раз у окна в уютном кожаном кресле:

– Читай, моя женка, читай. Книги – великие наши друзья и воспитатели.

– Я читаю с удовольствием, – устраивалась с книгой послушная Наташа.

И, действительно, не чаявший души в любимой Наташе Пушкин, к окончательному своему очарованью, стал замечать дивные следы своего влияния: она стала горячее, впечатлительнее, острее, умнее, наблюдательнее, оставаясь в то же время искренним ребенком своих восемнадцати весен.

Скоро появились у Пушкиных первые гости. Приехали Гоголь и Плетнев. Пушкин бурно радовался:

– Вот превосходно, что пожаловали. Душевный привет. Ура! Спасибо, Плетнев, за квартирку. Спасибо, брат.

Пушкин, к своей гордости, также заметил, что Наташа, обычно холодная при встречах с его друзьями, на этот раз была неузнаваемо приветлива:

– И я очень, очень рада. Мы только сегодня вспоминали с мужем о вас, мечтая свидеться, и вот вы – здесь, у нас. Это замечательно. И как раз чай со свежим клубничным вареньем. Пожалуйте на террасу. Попробуйте варенья – моего приготовленья. Вот слышите – и я, как Соболевский, говорю стихами.

Пушкин порывно обнял Наташу и сочно расцеловал за ее любезность:

– Женушка ты моя, хозяюшка отменная. Прелесть.

Плетнев глазами поздравлял счастливого друга. Гоголь застенчиво молчал, любовно наблюдая за блестящим, как переливающийся на солнце Днепр, состоянием Пушкина.

Поэт смотрел на молодого литератора:

– Ну, Николай Васильевич, привезли вы мне что-нибудь свое, новенькое? Жажду.