Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

Желание Наташи исполнилось. Погода была прекрасная. Безоблачный, жаркий день с удовольствием купался в озере, играя снежными комьями лениво плавающих лебедей.

Пушкин, Наташа и Екатерина Ивановна гуляли в тени парка, у озера. Поэт, оторванный от работы необычайной нежностью любящей жены, слегка ворчал:

– Не понимаю, Наташенька, ну что тебе за охота была вытащить меня из-за рабочего стола, когда мы привыкли ходить сюда после обеда. Мне жарко. Хочется пить.

– Потерпи для меня, Александр, – успокаивала жена, – погода такая чудесная.

– Счастливая погода! – вздыхала Екатерина Ивановна. – В такой день не грех и отдохнуть от работы, дружок мой Александр Сергеевич. Да и признаться, какой прок от вашей работы? Ничего, кроме долгов, нет у вас! Одна слава. И только. Конечно, и слава, да особенно ваша – на всю Россию, – почетное дело, что и говорить. А только, милые вы мои, одной славой лишь Бог сыт. Как же вы дальше жить собираетесь? Где? На какие доходы? Разве что император службу да жалованье хорошее даст.

– Государь! – вдруг вскрикнула Наташа.

И действительно, перед ними важно шествовали, как павлин с павой, царь с царицей.

Пушкин побледнел от неожиданности. Все трое стали в сторону, чтобы с поклоном пропустить их величества.

Однако царь с царицей остановились и кивнули Екатерине Ивановне.

Старая фрейлина, задыхаясь от умиления и восторга, подбежала на кивок.

– С вами, кажется, Пушкин? – спросил царь.

– Да, ваше императорское величество, – докладывала фрейлина, – Пушкин с супругой.

– Позовите их к нам, – повелел император.

– Слушаю, ваше императорское величество, – и полетела к Пушкиным фрейлина.

Пушкины подошли, поклонились.

– Здравствуй, Пушкин, – смотрел на Наташу царь с явной благосклонностью, – поздравляю тебя и твою жену с законным браком.

– И я поздравляю, – разглядывала в лорнет царица молодых.

– Благодарим вас, ваши величества, – откланялись Пушкины.

– Надеюсь, – говорил царь Пушкину, усилив благосклонный, высочайший взор на красоту Наташи, – ты теперь счастлив с молодой женой?

– Да, государь, я счастлив, – отвечал поэт.

– В самом деле, – лорнировала царица Наташу, – вы, госпожа Пушкина, очень, очень милы. Я восхищена вашим изяществом и молодостью. Буду очень рада видеть вас во дворце.

Раскрасневшаяся Наташа смущенно застыла в реверансе:

– Мерси, ваше величество.

– Жуковский мне что-то говорил о тебе, Пушкин, – вспоминал царь, уставившись ястребиными глазами на смущение Наташи, – кажется, о том, что тебя следовало бы определить на службу. Но… Однако какую же службу можно дать поэту?

– Такую, государь, – отвечал прямо поэт, – чтобы мне как можно больше времени оставалось для своего литературного труда. Моя материальная необеспеченность заставляет меня рассчитывать на жалованье…

– Ну хорошо, – облегченно-весело вздохнул царь вздохом купца, выгодно, за гроши, купившего товар, – ты напиши прошение Бенкендорфу. Все будет сделано.

– Благодарю, государь, – поклонился поэт.

Царь с царицей кивнули и пошли своей павлиньей поступью дальше.

– Поздравляю, – торжественно прошептала фрейлина Пушкиным.

Через два дня Наташа официально была представлена императрице во дворце Екатериной Ивановной.

Вернувшись домой после царского приема, шурша новым шелковым платьем, благоухая духами и восторгами, опьяненная высочайшими комплиментами и улыбками, возбужденная гордостью честолюбия, Наташа с пылающими поцелуями бросилась на шею задумавшегося мужа:

– Ах, Александр, Александр, милый, я так счастлива, так безумно счастлива! Прямо ошеломлена, очарована на всю жизнь! Императрица с восхищением приняла меня и наговорила кучу комплиментов. Я умирала от наслажденья. Меня бросало то в жар, то в холод от волненья. Все фрейлины смотрели на меня с завистью. Спроси у тетеньки, – она сама тебе расскажет, что это было за чудо такое! Императрице также понравилось мое новое платье. Она сказала, что оно идет мне и сшито с большим вкусом. Ты подумай, милый, как все это замечательно! Я сегодня же напишу обо всем этом домой. Воображаю, как будут завидовать мне Катенька, Сашенька и все, все. Восторг! Это настоящее чудо! Чудо, милый, не правда ли?

Пушкин хорошо понимал цену этого чуда, но, безмерно любя Наташу и не желая омрачать ее детский праздник, ограничился нежным предупреждением:

– Право же, моя женушка милая, поверь мне, – все твои восторженные увлеченья царским двором будут нам слишком дорого стоить. Во-первых, это нарушит наше спокойствие, а во-вторых, у нас нет средств тянуться за придворным блеском. Ты, радость моя, помни о наших громадных долгах и не огорчайся. Ведь к тому же эта придворная жизнь – сплошная внешность, пустота. Добра не жди.

– Нам обещала помочь тетенька, – пробовала, надув губки, возразить Наташа, – она очень добрая. Она так много заботится о нашей жизни, о моих туалетах… Она обещала мне еще одно платье…

Пушкин улыбнулся расчетам жены:

– Эх ты, прелесть моя. Тетка заботлива, симпатична, добра, молодец – тетка, что и говорить. Но пойми, женка, – тем, что она сошьет тебе одно, другое и третье платье, делу не поможет. Нам надо думать о будущем. Не правда ли?