Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Погоди. Не горячись. Выслушай, – успокаивал Жуковский, – до конца. Не спорю. Может быть, ты по-своему и прав, ругая правительство и разных Бенкендорфов. Я жандармов не защищаю, ибо знаю, как они ненавидят тебя. Но, право же, из этого не следует, что и государь – твой враг. Личность императора мне близко знакома, и я обожаю государя так же искренно, как искренно ты его ненавидишь. Разница тут в том, что я знаю высокоблагородную личность императора, а ты не знаешь. Государь добр и милостив без границ. Не далее как вчера, после моих занятий с великим князем, ко мне запросто подошел император и мы говорили с ним о тебе, о твоей счастливой женитьбе. Государь очень заинтересовался твоим выбором. И сказал, что слышал о твоей красавице от Екатерины Ивановны Загряжской, добавив, что считает тебя полезным для Отечества, желает тебе всякого добра и семейного благополучия. Даже участливо спросил меня, не нуждаешься ли ты в какой-либо помощи.

– Нуждаюсь. Весь в долгах, как в лугах, – смеялся Пушкин, – куда ни взгляни, всюду векселя, ломбардные квитанции и закладные.

– Ну, друг мой, – откинулся с трубкой наивный верноподданный, – скажи на милость, разве все это не говорит в пользу императора? Ведь при этом он прекрасно знает все политические грехи твоего вольнодумства.

– Вот потому, – отмахивался Пушкин, – я и не верю в его царскую искренность. Смешно было бы ему начать покровительствовать певцам революции. Не верю, как хочешь.

– И опять напрасно, – настаивал плохой политик, – какой же был бы смысл ему так милостиво интересоваться твоей судьбой и так участливо спрашивать о твоей нужде? Ну, какой? Воля твоя – капризничать и упорствовать. А я, брат, рассуждаю так: теперь ты женат, тебе уже 32 года, ты должен подумать о будущем твоей семьи, должен остепениться в умиротворении, должен быть благоразумным, практическим, расчетливым, дальновидным семьянином. Пора, друг, пора! Ты весь измотался, устал. Пора и отдохнуть, угомониться, утешиться благами жизни. Кстати, на твое счастье здесь близко государь. Пользуйся божественным случаем, пока император живет в Царском Селе и готов благоволить тебе. Будь же благоразумным практиком – извлеки из сего великую пользу на общее благо. Попробуй только обратиться к императору, попробуй поближе прикоснуться к нему, и ты сейчас же, я уверен, будешь осыпан высочайшими милостями. Я знаю, как благодеяние свойственно высокоблагороднейшей личности нашего государя. А я, и Екатерина Ивановна, и Александра Осиповна – мы сумеем помочь тебе от всей души, от всего любящего сердца. Пойми, голова…

Пушкин задумался, а потом вдруг, как бы инстинктивно желая вырваться из круга запутавшихся мыслей, соскочил с дивана и сел в кресло перед столом:

– Ну ладно, бросим эту скучную дипломатию… Давай лучше я прочту тебе сказку «О попе и работнике его Балде».

– Слушаю с наслаждением, – развалился Жуковский на диване, заранее торжественно улыбаясь своему непобедимому сопернику: в эти дни оба поэта состязались в первенстве по народным сказкам, навеянным когда-то Ариной Родионовной в Михайловском.

В комнате Наташи в обществе самовлюбленной юной хозяйки, старой фрейлины Екатерины Ивановны Загряжской и двух портних шла примерка нового, роскошного платья – подарка заботливой тетушки.

Екатерина Ивановна ходуном ходила вокруг любимой племянницы:

– Ах, голубушка ты моя, ненаглядная. Ну, что за модный наряд. Прелесть! Да как к лицу-то, да как к фигуре. Восторг! То-то тебя увидят в этом платье государь с государыней. Очаруются. Ей-богу, очаруются. Принцесса ты в этом наряде, настоящая принцесса. А ну-ка, повернись, пройдись, сделай реверанс, поклонись…

Упоенная шелковой, пышной обновой, Наташа, повертываясь, плавала, как лебедь, по комнате, делала реверансы, раскланивалась, улыбалась зеркалу.

Екатерина Ивановна восхищалась:

– Ах ты, чаровница, прелестница, волшебница!

После примерки, когда ушли портнихи, Екатерина Ивановна долго и много рассказывала племяннице о царской интимной жизни, о приемах, о придворном этикете, о балах, о вкусах и капризах императорской семьи.

Наташа возбужденно, жадно слушала свою добрую, сердечную тетушку, старую фрейлину, широко открыв блеск зачарованных глаз:

– Неужели, милая тетушка, это возможно, что завтра я увижу государя и государыню на прогулке?

– Тише… – прислушивалась Екатерина Ивановна, – это тайна… Александр Сергеевич ничего этого не должен знать. А то заупрямится, рассердится, не пойдет. Молчи. Завтра, если день будет ясный, в двенадцать часов пополудни я зайду за тобой. Ты приоденься в белое атласное платье, пойди к мужу да понежнее попроси его на прогулку к озеру. И я с вами. А к часу туда государь с государыней пожалуют. Может быть, бог даст, нас и подзовут. Это случается, голубушка моя, кому на роду счастье написано. От этого случая и вся судьба ваша будет благодетельствованна. Все в нашей жизни от высочайшей милости зависит. Все по-другому пойдет сразу, если государь с государыней в хорошем расположении духа будут и подзовут.

– Ах, – вздыхала нетерпеливо Наташа, – если бы завтра чудная погода была!