Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– А-а? Бенкендорфу, да! – И, радостно хватая Пушкина за пуговицу сюртука, Афанасий Николаевич притягивает его к себе.

– Вот именно, голубчик мой, Бенкендорфу! И государь разрешит!.. Но надо это дело умненько, умненько, голубчик! Надо вот так, я об этом уж думал. Статуя вышла плоха, да! Плоха!.. Почему владелец ее, Гончаров, ставить ее и не хочет, дабы… дабы… я об этом думал… тут надо словечко одно, да вот: дабы не оскорбить великой памяти покровительницы завода, а она ведь была покровительницей завода и даже приезжала сюда при моем деде… дабы… Вот я уж и забыл, как надо сказать… а я придумал было… Да! Так!.. Но чтобы ему, владельцу Гончарову, разрешили в будущем поставить другой памятник, более приличный… как это сказать, голубчик? – беспомощно щелкает пальцами старик.

– Своему назначению? – подсказывает Пушкин.

– А-а? Вот именно!.. Я об этом думал… Когда-нибудь впоследствии… – хитро подмигивает старик.

– То есть никогда! – догадывается весело Пушкин.

– А-а?

– Я вас понял, Афанасий Николаич! Я понял! – смеется Пушкин.

– Поняли?.. Но это между нами, между нами, голубчик! Я, конечно, надеюсь не дожить до глупости подобной, но это… между нами! И вот таким образом, если продажа памятника состоится, у вас и Натали будут деньги на свадьбу! – таинственно сообщает старик.

Пушкин вскакивает и начинает ходить по кабинету.

– Да, деньги, деньги… Приданое! Я никак не могу к этому привыкнуть… Для брака мало жениха и невесты, необходимо еще и приданое!

– А-а? Приданое какое будет, вы хотите знать? – Афанасий Николаевич съеживается в кресле, но вдруг трагически подымает руки. – Майо-рат проклятый, вот что! Если бы не майорат!..

– То давно бы ничего не осталось! – заканчивает, смеясь ему в лицо, Пушкин.

– Вот как сказано, я наизусть помню: «Владелец же того имения и принадлежащего к тем фабрикам ни малейшего чего продать и заложить… и укреплять в какие-либо крепости или векселя власти не имеет». Слышите, голубчик? Ни малейшего чего даже и заложить нельзя!.. Во-от как зверски сказано!.. И я всю жизнь свою – а мне уж семьдесят лет, семьдесят лет, голубчик! – всю жизнь должен был это помнить! – возмущенно жалуется старик и поводит из стороны в сторону седым париком.

Вдруг быстро и громко говорит Пушкин:

– А если дарственную запись на имя Натали?

– А-а? Дарственную? Я об этом думал! – хитро и лукаво хлопает старик остановившегося перед ним Пушкина по локтю! – Я об этом уже ду-мал, голубчик… и вот даже… набросал… где-то есть в столе у меня… Черновая… – (Ищет и вынимает бумагу и лорнет.) – Вот!.. «Лета 1830, мая… такого-то дня… Надворный советник и кавалер Афанасий Николаев, сын Гончаров, сговорил я дочь сына моего Николая Афанасьевича, а мою внучку, девицу Наталью в замужество 10-го класса за Александра Сергеевича Пушкина, а в приданое за нею даю…»

– Браво, браво! Вот оно, наконец, приданое! – хлопает в ладоши Пушкин.

– А-а?.. Тут вот… Дальше тут вот есть… «Из имения моего»… Нет, не здесь… Даю… «недвижимого имения, находящегося в залоге императорского воспитательного дома опекунского совета с позволения оного и с переводом на нее, девицу Наталью, числящегося поныне оного совета долгу и всех обязанностей в платеже капитала и процентов, из имения моего, состоящего Нижегородской губернии Балахнинского уезда»…

– А сколько же, простите меня, сколько же долгу на этом имении? – кричит в ухо старику Пушкин.

– А-а? Долгу? Долгу… а вот считайте сами: сто двадцать восемь тысяч рублей ассигнациями взято в 1824 году да сорок тысяч рублей взято в 1826 году… итого… – недовольно говорит старик.

– Ка-ак? Сто шестьдесят восемь тысяч долгу? О-го-го! – в недоумении кричит Пушкин. – А сколько же душ? Душ сколько?

– Душ? А вот дальше тут, изволите слушать… Вот… «А всего по 7-й ревизии триста душ мужеска пола, считая с женами и детьми их, со внучаты и приемыши, обоего полу, с наличными и беглыми и вновь рожденными, и со всеми к ним принадлежностями, с пожитками и со скотом»…

– Что та-ко-е? Триста душ всего? И такой неслыханный долг на них? – изумляется Пушкин.

– А-а? Земли сколько? Восемьсот сорок три десятины пашенной и непашенной и под лесом… Это не из земель майората, нет! Это из моего лично имения! – с миной вполне понятного великодушия говорит Афанасий Николаевич, а Пушкин кричит в совершенном негодовании:

– А где же это имение? Где? Его из-за долгу не видно! Это значит сто шестьдесят восемь тысяч долга даете вы в приданое Натали?

Афанасий Николаевич, приставив обе ладони, к ушам, слышит это, но он не смущается: