Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Что такое я должна сказать вам? Вы должны сказать мне, чем и как предполагаете вы платить, а совсем не я! У вас на руках все мое хозяйство…

Блюмберг добросовестно задумывается и беззвучно шевелит губами:

– Этто так, этто так! Этто все ест прекрасно: я должен знайт! Однако… Однако я как-то так не совсем твердо этот предмет знаю… Гм… Пойдем далее! Московски ломбард – долг эттот год, процентов, итого… вот оно «итого»: шесть тысяч девять сот и восемьдесят пять… с копейками… Итого…

– Хорошо-хорошо! Вы мне скажите, можете ли вы внести эти все проценты так, чтобы мне очистилось по крайней мере десять тысяч?

Такое прямо поставленное требование приводит Блюмберга в ужас.

– Десять тысяч? А?.. Многоуважаемо Наталь Ивановно, это ест ваша шутка, а?.. Эттот год попался нам очень неблагородный! Овес… как это называет… подмок! Рожь оч-чень плохой урожай!.. А цена? Восем рублей ассигнаций четверть!

– Я ничего не хочу знать! – машет руками Гончарова. – Ничего, ничего, ничего! У меня и так полон рот хлопот и забот! У вас за уплатой процентов должно мне очиститься десять тысяч! И больше я ничего не хочу знать!

– Многоуважаемо Наталь Ивановно!.. Кто такой ест, какой управляюще, чтобы даст десять тысяч? Такой человек нэт! Только один ест Бог там… там! – показывает в ужасе на потолок Блюмберг. – Прекрасно! Я продаю инвентарь – живое, мертвое – все!.. Я вам доставлю десяйт тысяч!..

– Доставите? Ну вот! Ну вот видите! – радуется Гончарова.

– Но тогда как будуще год, а? Это будет погибше имение! Этто будет крах! Все! Конец!.. – трагическим голосом докладывает Блюмберг.

Но тут появляется Терентий с огромным букетом чайных роз и гвоздики. Многозначительно улыбаясь, он подносит букет Наталье Ивановне, и та сразу забывает о скучных цифрах и расчетах.

– Откуда это? Ка-кая прелесть! Кто прислал? Ка-кая роскошь! – и, закрывая глаза, нюхает цветы, и на лице ее восторг неподдельный.

– Кто прислал, я это самое и сам спрашивал… Однако лакей букет оставил, а сам пошел в карету… – сообщает Терентий.

– Как это? Уехал и даже не сказал от кого? – удивляется уже Гончарова.

– Говорил, барыня, будто есть тут записка… То есть в самом букете – в середине. И кому букет и так же точно, от кого именно…

– А-а! Есть, действительно… Ну, иди теперь! Вы, Христиан Иваныч, так меня расстроили, так расстроили!

Но Блюмберг отрицает это удивленно и с соответствующим жестом.

– Разве я? Я – нэ-эт! Этто Бог расстроиль! Бог не дал урожай!

– Вот что, вы пройдите опять в комнату Сержа… Мне сейчас надо поговорить с дочерью… А эта страшно неприятная книга ваша – потом, потом… – отмахивается от страшной книги Гончарова.

– Н-ну, я понимай, понимай… Я все понимай… – самоуверенно говорит Блюмберг, встает, откланивается и выходит.

Наталья Ивановна, отворяя другую дверь, кричит:

– Натали! Натали! Дашка! Позови ко мне барышню, – и любуется букетом, отставляя его на длину вытянутой руки.

– Что, мама́́áá? – скромно спрашивает Натали, входя.

– Погляди, какую роскошь тебе прислали!

– Кто? Пушкин?

– Да, как же, Пушкин! От Пушкина дождешься? Это он, это Давыдов, я догадалась!.. Вот записка! – торжествует Гончарова.

– Какой Давыдов? А-а, это вчера, на балу?.. А что в записке?

– В записке всего три слова: «Царице вчерашнего бала»… Подписи, как видишь, никакой нет… Но я ведь знаю, кто тобою вчера был восхищен, мне передавала Бильбасова.

– Мамáн! А разве может мне кто-нибудь присылать букеты, раз у меня есть жених? – удивляется Натали. – Это разве не считается за дерзость?.. Я ничего не понимаю, мама́á! – И обиженно отходит к окну, чем выводит несколько из себя мать.

– Зато я понимаю!.. – повышает она голос. – А тебе пока еще незачем это понимать!.. Ах, какая прелесть – букет! И какой аромат! Une fleur sans parfum, c’est une femme sans intelligence!..[5] Знай это! Ты – глупышка!.. Как ты смеешь рассуждать, когда у тебя есть мать, которая в состоянии за тебя подумать?.. Ты – невеста, да, это все знают, однако твой жених что-то не спешит мне показать, как именно он тебя осчастливит!.. Он должности себе не ищет! Он делает большие карточные долги, почему? Как он смеет их делать? Он мне говорил еще в начале мая, что будет печатать какую-то свою книгу и за нее получит большие деньги… Где эта книга? Где эти большие деньги? Будто бы царь разрешил печатать, но… под его личную ответственность… Я сама читала это письмо Бенкендорфа, если только оно не подложное: «Под вашу личную ответственность»… Я тогда еще ему говорила: «Ох, это что-то значит!» Оказалось, действительно, значит! Я была права… Знай, что, пока он не достанет денег, свадьбе все равно не бывать!.. А ему не-от-ку-да достать денег!

– Как так «неоткуда»? Совсем, совсем негде взять ему денег?.. – удивляется Натали. – Странно! А он говорил мне, что скоро заложит свое имение и привезет деньги.

– Ну, сколько же он получит, если и заложит! А кредиторы его? Ведь они, как волки, следят за ним! Так же как и наши за нами… Дашка! Дашка!

– Звали, барыня? – вбегает Дашка.

– Налей в ту, в синюю, вазу воды, букет поставить!