Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Ха-ха-ха!.. Но ведь это же, это анекдот! Анекдот!

– Правда, мои хлопоты о пособии кончились ничем, Канкрин решительно отказал, я вам говорил уже это и писал дедушке… Что делать? Я сделал, что мог. Я действовал и в обход Канкрина, и тут вышла неудача. Не понимаю почему. В Англии помогают промышленности, у нас она в загоне, и только фронт и парады, парады и фронт… Однако расплавить статую Екатерины позволили ведь… И я думаю, что ее продали уже за те сорок тысяч…

– Которые выдумал во время бессонницы старик? – перебивает Наталья Ивановна. – Та-ак! Кто ему давал за статую сорок тысяч? Не было такого дурака! Это его фантазия! Итак, вы серьезно, вполне серьезно, надеялись получить деньги от старика? Что же это? Ветреность, или легкомыслие, или, простите, что-нибудь еще с не столь благозвучным именем? И такой, как вы, собирается стать мужем Натали!.. Разве вы, ли-те-ра-тор, не поняли до сих пор, что это за старик? Ведь вы знали же, что он просорил миллионы, готовые миллионы, сбереженные отцом его и дедом! Золото! Золото, какое шло к его деду из Англии во время войны ее с Америкой… Ведь парусина с Полотняного Завода шла на паруса во флот в Англии… И все ушло сквозь пальцы у этого гнусного мота, который заботился только о своих прихотях, по два раза в неделю давал балы, содержал француженок, а уж француженки умеют высасывать золото из карманов русских дураков! И вот, в результате, страдаем мы!.. Дарственная запись, какую дает он на имя Натали!..

– Очень сомневаюсь, чтобы она что-нибудь стоила, – перебивает Пушкин. – Неслыханно огромный долг на такое ничтожное количество душ… Если бы мы сейчас продали даже это имение…

– Кто его купит с таким долгом?.. – зло перебивает Гончарова. – Я думаю все-таки, что вы поговорили как следует со своими родителями там, в Петербурге… Правда, вы ничего такого не писали в письмах, но ведь не все можно доверить письму, я это понимаю… Вы что-нибудь получили от них еще, кроме двухсот душ, а? Наверное получили! – И она кивает, вызывая его на положительный ответ, который так ей нужен.

– Н-нет, не удалось сговориться… – виновато отвечает Пушкин.

– Не удалось? Как?.. Значит, вот эти двести душ, какие вы собираетесь закладывать, это и будет все, что останется на вашу совместную с моей Натали жизнь? Все, что останется вам, ей и вашим детям?

– То есть как все?.. Я несколько не понял, простите.

И Наталья Ивановна повторяет раздельно и с ударением:

– То, что вы получите от своих родителей, это все! Вы как будто чего-то ожидаете от меня? Вы надеетесь, может быть, на ту или иную часть моих Яропольцев?.. Не надейтесь! Дела в моем имении слишком расстроены! Долги на моем имении очень велики! Все доходы с имения идут исключительно на уплату про-цен-тов!.. Раз и навсегда говорю: я лично дать за Натали ничего не могу и не дам! Вы поняли меня или нет?.. Ни одной души! Так и знайте! – И несколько мгновений глядя на поэта зло и в упор, она отворачивается от него круто.

Пушкин после долгой паузы, обескураженно, даже вполголоса, как бы искательно, говорит:

– Может быть, Натали согласится пойти за меня и без приданого?

– То есть вы хотите сказать, что она согласится век просидеть в вашей этой нижегородской деревне, какую соблаговолил выделить вам ваш родитель? – резко спрашивает Гончарова.

– Она будет жить в Москве, конечно, а не в деревне… Мне и самому нечего делать в деревне. Я – писатель. Мои интересы все в столицах, а не в деревне, – повышает голос Пушкин.

– А на какие же средства будете вы жить в столицах с Натали, когда и одному вам не хватает тех денег… ну, которые вы будто бы получаете за свои стихи? – язвит Гончарова.

– Почему же «будто бы»? Я их действительно получаю.

– Но делаете гораздо больше долгов, чем получаете!.. Знайте, что Натали – моя любимая дочь! И я ее не вышвыриваю так вот, куда попало, только бы не была она в моем доме!.. Когда выдают замуж дочь, то думают прежде всего о том, чтобы она не нуждалась!

– Разговор мой с вами становится очень для меня тяжел, но я постараюсь сдержаться… Я позволю себе только одно добавление к вашим словам: если мать думает, что дочь ее в замужестве будет нуждаться, то она дает ей все-таки хоть какие-нибудь средства, – замечает Пушкин.

– О-о, я знаю, я знаю, я отлично знаю, что вы хотите сказать! Вы хотите сказать так: «У вас 2000 душ и три дочери. Выделите каждой по 600–700 душ, вот у Натали и будет приданое!» – вдруг напрягается вся, как струна, Гончарова.

– Я не совсем это хотел сказать, – думает потушить пламя Пушкин, но оно уже разгорелось не на шутку, и кричит уже по-хозяйски властно и безоглядно Наталья Ивановна в сильнейшем раздражении.