Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

Натали входит. Пушкин ей кланяется не подходя. Она отвечает ему слабым наклонением головы.

– Что, мамáа́? – с детства заученным тоном говорит Натали.

– Натали, я совершенно ошиблась в г-не Пушкине! Я думала, что за такой срок, почти за полгода, он найдет себе службу, постарается занять положение в свете, постарается достать денег, а он…

Но Пушкин не дает ей договорить; он кричит:

– Натали! Если вы хотите подчиниться желанию вашей матери, для меня вполне очевидному, то вы свободны! Я возвращаю вам слово! Вы совершенно свободны! Я же даю вам слово принадлежать только вам или никому!.. Прощайте! – И он выбегает, а Натали в полнейшем недоумении обращается к матери:

– Мамáн! Что это значит?

– Что это значит?.. Это значит, что ты не будешь за Пушкиным, вот что это значит!.. Он не хочет служить, он не требует от отца, чтобы обеспечил его лучше… на что он надеется? Ты с ним была бы только несчастна! Да, да!.. И какая он тебе пара? Я когда посмотрела на него вдруг, когда он вошел, – я ахнула! Боже мой! За кого же я вздумала отдать свою Натали? Ведь это обезьяна! Это – сущая обезьяна, а не человек!

– Неправда, мама́á! – вдруг неожиданно для матери резко говорит Натали.

– Что-о? Как так неправда? Как неправда? – И привычно мать бьет ее по щеке.

Натали взвизгивает, бежит от матери и, пробегая мимо этажерки, выхватывает из вазы букет и бросает его в стену. Появляются Александра и Екатерина; у первой сверток атласной материи в руках.

– Мамáн! Вот полог… – невинно говорит Александра, протягивая сверток.

– Что-о?

– Полог, который мы вышиваем с Катрин…

– Про-очь! Прочь все с моих глаз долой!.. Про-о-очь! – топает ногами Наталья Ивановна и трясется от ярости всем своим большим и упитанным телом.

Глава шестая

Середина сентября 1830 г. Сельцо Кистенево, часть с. Болдина, вотчины Пушкиных. В церковной ограде толпа крестьян, среди которых выделяются двое: высокий важного вида, с рыжей бородой, пожилой староста и кривоглазый приземистый старичок с седыми усами и баками, отставной солдат в старенькой шинели и заячьей шапке; на шинели у него две медальки на розовых ленточках – серебряная и бронзовая.

Староста говорит отчетливо, как привык говорить с толпой:

– Как же это я могу знать, что вы меня спрашиваете? Зачем да к чему, почем я знаю? Мне даден приказ народ сюда к церкви собрать, вот, стало быть, я и собрал.

– Может, это по царю служение? Годов пять назад… – начинает было один мужичок, но отставной солдат перебивает, передразнивая:

– По ца-рю-ю!.. Эх, серость!

– Говорю, годов пять назад нешто не было? Как царь-то помер наш Александр…

Но отставной солдат строг:

– Ты-ы потише с такими словами, слышь! Потише, тебе говорю. А то, брат, тебя за такие слова…

– Вобче, может, приказ какой объявят?.. Подушные там что ли, али еще чего… – пытается догадаться другой.

– Ну да, манифест, одно слово! – находит настоящее слово третий.

– Это от барина нового приказ собраться, а ты – манифест! Барин у нас теперь явился новый! – объясняет староста.

– Во, братцы! А? Новый барин у нас!.. Поэтому старый побывшился? – весело спрашивает четвертый.

– Как это побывшился? И вовсе он живой! – говорит староста.

– Поэтому продал нас кому али в картишки мотанул?

Староста смотрит на говорящего с недоумением.

– Ты откуда же взялся, что не знаешь? Сын этот старому барину! На выдел мы к нему отошли, а ты городишь чего зря, пустомель?

– Наше дело, известно, темное…

– Вот ты говоришь: «выдел», а я так слыхал своими ухами, будто помер! – вступает еще один в разговор, и староста объясняет расстановочно:

– Есть, который и помер, только это не наш помер, а евонный братец Василий Львович… Этот, диствительно, мне камардин Микита Андреич сказывал, в Москве схоронен… А наш Сергей Львович – он живой… А выдел у него отчего потребован? Жениться старшому сыну приспичило, вот по какой причине.

– Он как, из военных? – строго спрашивает солдат.

– Не-ет, он так, вобче… Ничего барин, сходственный… – отвечает староста.

– В шляпе ходит… Я его отдали видал! – говорит один в толпе.

– Стало быть по штатской должности! – снисходительно определяет солдат.

– Будто, – говорил так камардин, – сочинитель, – считает нужным сказать староста.

– А это что же такое, стало быть, сочинитель?

– Книжки какие-сь сочиняет… А чтобы где был на должности, этого не слыхал.

Но отставной солдат строг даже и к барину:

– Стало быть, лодыря гоняет!.. Та-ак?

– А может, это на вывод нас куда погонят? А, братцы? – говорят в толпе.

– А куда он могет нас на вывод?

– Правду сказать, вот же у персияков мы земли сколько там отвоевали при генерале Ермолове… – вспоминает солдат. – Также, слыхать, было и у турков… Все может быть… Захотят, чтобы там православные наши жили, и… простым манером могут погнать!

– Ребята! Неужели на вывод? Стало быть, это барин наш новый нам вывод объявлять хочет? Ни в жизть не пойду! Удавлюсь, не пойду! Загонят тебя куда в не нашу землю, не нашей веры, ни тебе деревца округ, ни тебе водицы чистой, вот ты там сиди да куняй! – кричит один из толпы.

– Боже избави, на вывод! – добавляет другой, а солдат горячо объясняет: