Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– А почему это так вышло, что никогда прежде такой болезни не было в России, а теперь появилась? Потому что вы – лентяи и пьяницы, вот почему! Вместо того чтобы оброк платить барину исправно, вы пьянствуете, на печке валяетесь! Вы что тут по зимам делаете? На печке спите? Староста!

– Тут, ваше здоровье, народ привычный зимою полозья гнуть, сани делать… а также рогожки плесть… – отзывается староста.

– Сани, сани! А как же! Кульки делаем! Рогожки! – подхватывает много голосов.

– Что ж, сани так сани, рогожи так рогожи… И хорошо, и отлично! Все это и делайте! И оброк чтобы платили исправно, смотри, староста! Будете платить исправно, и колера, вас, братцы, не тронет, обойдет сторонкой… А если оброка платить не будете, то эта самая колера прийти к вам сюда не за-мед-лит, слышите?.. А это – болезнь смертельная, братцы! От нее человек, какой бы он богатырь ни был, в несколько часов кончается!

Раздаются встревоженные голоса:

– Ой!.. Вот так болезнь!.. Наказание осподне!

А Пушкин заканчивает торжественно:

– Если же случится так, что и холера придет и вы от нее уцелеете, а оброка платить все-таки не будете, то будут вас сечь! Аминь!

И быстро сходит он с паперти. Из-за церкви выходит поп в широкополой черной шляпе.

– Здравствуйте, Александр Сергеич! – снимает он шляпу.

– А-а! Отец Василий!.. А я тут занял вашу крепость… Вы на меня не в претензии? – смеется Пушкин.

– Нет, отчего же-с… Народ наш темный, его учить надобно… Я полагал, что вы желали бы и молебен отслужить?

– Молебен? – очень удивляется Пушкин.

– Да… благодарственный…

– Благодарственный? Это по случаю прихода колеры?

– Что вы, Александр Сергеич!.. Я полагал бы по случаю ввода вашего во владение… Как вы теперь стали самостоятельный помещик в Кистеневке, надо бы возблагодарить Господа!

– Необходимо, необходимо, да! Совершенно необходимо! А я, грешный, об этом забыл!.. А могу я, кстати, сказать своим мужичкам речь с амвона? Не проповедь. Проповедь – это по вашей части, – а речь? На свежем воздухе с этой паперти у меня что-то немного не вышло!

– Насчет моровой язвы и чтобы не пьянствовали… и касательно оброка, как вы говорили?

– Да-да… А вы это слышали?.. Я хотел бы это развить.

– Я за углом стоял… Отчего же нельзя? Я думаю – можно. В храме же они и слушать будут прилежнее.

– Ну вот и хорошо, и прекрасно! Открывайте церковь.

– Сейчас схожу за ключом…

А когда уходит за ключом поп, к Пушкину, подталкиваемый другими, подходит отставной солдат.

– Ваше здоровье! Конечно, народ тут серость одна, и сказать вам хочет и жмется… меня послали. Как вы теперь, выходит, наш господин, а мы все теперь ваши подданные, так вот… не пожалуете ли вы нам, что милость ваша?

– А что такое?.. Что пожаловать? – строго спрашивает Пушкин.

– Ну так, самую малость… Просто сказать, на водку, ваша честь! – кланяется солдат, держа шапку «на молитву».

– Ха-ха-ха! Ну и народ! Я им только что против пьянства, а они – на водку!.. После, после, ребята! После молебна дам! – кричит весело Пушкин.

И в ответ ему гудит вся церковная плошадь множеством радостных голосов:

– Покорнейше благодарим, ваше здоровье!

Глава седьмая

Кабинет Пушкина в барском доме в Кистеневке. Ольга, бывшая Калашникова, дочь михайловского старосты Михайлы Калашникова, «неосторожно обрюхаченная» Пушкиным в 1826 году и теперь живущая с отцом и мужем в Болдине, приехав навестить Пушкина, стирает привычно тряпкою пыль со стола и подоконников. Пушкин ходит по комнате.

– Такая на дворе стынь и метель крутит, а в комнатах все одно пыль… все равно как и летом, – говорит Ольга. – И откуда она только берется!

– С потолка сыплется, – не задумываясь отвечает Пушкин и подходит к окну. – Да, метель… Рано кажется быть метелям… Хотя уж вот и декабрь подходит… Пора быть метелям, как мне пора быть в Москве…

– Соскучились по невестушке?..

– Очень! И по друзьям тоже. Вот написал я здесь бездну, никогда еще столько подряд не писал, а прочитать некому!.. Прочитал бы тебе, пожалуй, да ты ведь ничего не поймешь!

– Где уж нам, грешным, понять! – отворачивается Ольга недовольно.

– Серчай не серчай, а правда.

– А вот же Арине Родионовне покойнице читывали…

– Все равно что себе самому вслух… Это верно я тебе говорю: хорошая баба, как ты, попадается очень редко, а понимающий читатель или слушатель – все равно го-раз-до реже, чем хорошая баба! – и внезапно, подойдя к ней сзади, шаловливо спускает теплый платок с ее головы.

– Ой, барин! Что-й-то вы меня опростоволосили! – вскрикивает Ольга.

– На тебя полюбоваться хочу! – любуется ею, как и за четыре года до того, Пушкин.

– Вам уж теперь невестушкой любоваться, а не мной, чумичкой!

– Ревнуешь?.. Жениться надо, пора… ничего не поделаешь… Таков закон природы… «Много было смолоду бито-граблено, под старость идти душу спасать»… Есть такая песня разбойничья…

– С женой не спасешься… а только нагрешишь больше.

– Вот ты сегодня какая строгая! Как архимандрит Фотий… Или уж мне поехать к Новосильцевым…

– Ну да!.. Еще чего?.. В такую погоду ехать! – вскидывается Ольга.

– Не позволяешь?.. Тогда я к княгине Голицыной…