Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Ну, видно, что опять меня в холерные надзиратели вербуют! Теперь пиши пропало! – уныло говорит Пушкин…

– А не сказать ли им, что я уехал? А?

– Вот извольте поглядеть в окно: они уж въехали!

Слышен с надворья колокольчик тройки. Пушкин внимательно смотрит в окно.

– Да ведь это, кажется, Крылов! – говорит он радостно. – Крылов и есть! Хотя и не баснописец, но человек все-таки невредный… А другой… да ведь другой это неразлучный с ним Ползиков! Ползиков, его письмоводитель… Ну, так и есть! Окружной комиссар по холере Крылов! Это ничего! Глуп, правда, но… не кусается! Иди встречай!

Пушкин поспешно складывает разбросанные по столу бумаги и книги. В прихожей слышен густой кашель и сморканье, потаптыванье ног и голоса гостей. Наконец входят разоблачившиеся от тулупов, но все-таки в теплом гости: в короткой на лисьем меху боярке Крылов и в полушубчике, крытом зеленым сукном, Ползиков. Оба в валенках на кожаных подошвах.

– А-а, любезнейшие! Метелью вас навеяло? – оживленно здоровается с Крыловым и Ползиковым Пушкин.

– Метет! Несосветимо метет!.. Метет и крутит! – вытирает мокрое лицо платком Крылов.

– Чуть-чуть мы с дороги не сбились, Александр Сергеевич! – сообщает Ползиков.

– Да уж и сбились было! Смотрим, ваша крыша… Я и говорю ему, – кивает на Ползикова Крылов, – «Э-э, так и быть! Хотя и незачем нам к поэту, давай уж заедем! Раз такое указание свыше; как крыша, с трубами, так и быть! Авось не выгонит!»

– Как знать? – политичничает Ползиков. – Поэты вообще – народ горячий, а уж Александр Сергеевич… – И он покачивает опасливо головой.

– Я ведь и сам бываю сердит, когда мне писать мешают!

– Выгнать я, пожалуй, не выгоню, а вот задушить – задушу! – делает свирепое лицо Пушкин.

– Ой! Чуяло мое серденько! – шутливо отступает Ползиков, прячась за Крылова.

– Стихами задушу, стихами! – кричит Пушкин.

– Хо-хо-хо! – густо и промороженно смеется Крылов.

– Ну, это, Александр Сергеич, мы уж как-нибудь вытерпим! – лисичкой увивается Ползиков. А Крылов хлопает себя по толстой шее сзади.

– Такого, как я, не удушите-с, не-ет!.. Вот Ползикова, пожалуй: он меня пожиже…

– Садитесь же, садитесь!.. – приглашает Пушкин. – Сейчас печку прикажу затопить… Самовар нам поставят… Никита! – кричит в двери Пушкин. – Самовар! И печку чтоб затопили!..

– А мы к вам, Александр Сергеич, не то чтобы нас только метелью занесло, а с новостью большой… – интригующе ухмыляется Ползиков. – И для вас, кажется, небезразличной! – поддерживает, крякая, Крылов.

– Ах, господа, самая приятная для меня новость была бы, чтобы я дальше никаких новостей в Болдине не получал! – живо отзывается Пушкин, и Крылов вопросительно смотрит на Ползикова.

– Гм… Что-то я с холода не разберу, что наш хозяин сказал!..

– Ну, одним словом, не желает Александр Сергеевич от нас с вами никаких новостей получать! – разъясняет ему письмоводитель.

– А-а, та-та-та-та! Не желает? Хорошо! Хорошо-с! Тогда не скажу! – И Крылов зажимает толстые губы, сопя лукаво.

– Говорите же, жду! – тормошит его Пушкин.

– Хо-хо-хо! – смеется Крылов по-стариковски, с кашлем. – Ага! Забрало за живое!

– Хи-хи-хи! – подхахатывает Ползиков тенором. – А теперь возьмем да не скажем!

– Не скажете? А я вам чаю не дам!.. Никита! Никита! Не надо самовара! – кричит в дверь Пушкин.

– Гм, а? Вот оборот какой!.. Пожалуй, ведь и в самом деле чаю не даст! – обращается к Ползикову Крылов.

– Это неприятно… – соглашается тот.

– И печки топить не позволю!.. Никита! И печку чтоб не топили! Не надо!.. – кричит Пушкин.

– Хо-хо-хо!

– Хи-хи-хи!.. Надо, пожалуй, сказать!

– Александр Сергеич! Перемените гнев на милость! Новость моя вот какая… – начинает, отхохотавшись, Крылов.

– Ага! То-то! – торжествует Пушкин. – Как окружной комиссар, сообщаю вам: холера на убыль пошла!

– На-ко-нец-то!.. – вскакивает Пушкин. – Вот это новость!.. Где? В Москве?

– Говорят, и в Москве тоже… Отхлынула, одним словом!.. Зимы не любит!.. – говорит Ползиков с таким видом, будто это он-то и прогнал холеру.

– Что? Хороша ведь новость? – хрипит Крылов.

– Бес-по-добная! Прекраснейшая из всех!.. А карантины? Карантины как?

– В ту сторону, к Владимирской губернии, их уж будто бы на этих днях снимают.

– Да неу-же-ли? – Пушкин подпрыгивает и вертится на месте. – Вот это новость так новость!.. Стало быть, я могу ехать в Москву?

– Ежели поедете на Плóо́таву, самое большее – законные две недели просидите, – сообщает Крылов.

– Четырнадцатидневный термин? И буду в Москве?

– И будете в Москве!

– Значит, впускают, впускают уже в Москву! Ура! Никита! Самовар! Рому! И печку чтобы топили изо всех сил! И завтра мы в Москву с тобою едем, злодей, соперник графа Хвостова! Ур-аа-а!.. А стихами я вас, гости милые, на радостях все-таки задушу! Задушу!.. Я вам четыре драмы в стихах прочитаю! Я вам две песни «Онегина» прочитаю! Я вам поэму октавами прочитаю! Я вам штук 30 новых стихотворений прочитаю! Держитесь!

И Крылов, оторопело глядя на Ползикова, скорбно говорит ему:

– Про-па-дем мы теперь с тобой, как шведы!

Глава восьмая