Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Хочу, Вера Федоровна, проситься в армию Дибича! – обращается к ней Пушкин. – Ведь был же я в армии Паскевича, авось и к Дибичу попаду!

– Ха-ха-ха! Будете в своей шляпе и плаще мчаться с пикой, как бедуин! – вся колышется от смеха весьма смешливая Вяземская.

– Да, смейтесь, смейтесь! А я уж решил зачислиться юнкером! И пусть убьет меня там какой-то Вейскопф… Ведь от белоголового должен я принять смерть: так мне предсказано!

– Будет уж вам с предсказаниями! Не маленький!

– Войныч, а? – обращается Пушкин к Нащокину. – Княгине все только шутки! Не хочет дать веры ни предсказаниям, ни приметам!

– Не-ет! Приметы, Вера Федоровна, меня еще никогда не обманывали! – вполне серьезно поддерживает друга Нащокин.

– И меня тоже! – уверяет Пушкин, на что замечает Вяземский:

– Пушкин только Бога не признает, а в зайцев он верит!

– Во всяком случае, заяц меня от виселицы спас! Не поверь я зайцу в декабре 25-го года, быть бы бычку на веревочке, и лежали бы мои косточки рядом с костями Рылеева, – в который уже раз вполне убежденно и горячо даже говорит Пушкин, чем заставляет рассмеяться Вяземскую.

– Ха-ха-ха, какой болтун!.. А вот что скажите мне, если знаете: где теперь Мицкевич?

– Не знаю точно, но думаю, что в самой каше. Место поэта, когда подымается восстание, быть в самой гуще, – не менее убежденно, чем о зайце, говорит Пушкин.

– И представь, что ты мчишься со своею пикой в атаку на польский отряд, а против тебя Мицкевич! Неужели ты пронзил бы пикой Мицкевича? – с большим любопытством спрашивает Вяземский.

– Мицкевича?.. Какой вопрос коварный! Если он будет так же, как я, в шляпе, то я его разгляжу издали… и я крикну ему: «Пане Мицкевич! То я – Пушкин»… И мы разведем свои пики в стороны и обнимемся.

– Это будет считаться изменой, что ты! – ужасается притворно Нащокин.

– Как так изменой? Пушкин – один в России, Мицкевич – один в Литве и Польше… Оба они – большие поэты… И врагами они ни в коем случае быть не могут! Об этом я не хочу даже и думать!

– Да ведь вы и не встретитесь с Мицкевичем, конечно, куда уж вам уехать от своей невесты! – ехидничает Вяземская.

– Кончено с невестой, княгинюшка! – горячо заявляет Пушкин. – Кончено совершенно! Я уж не жених больше, и к лучшему! – И Пушкин поет на былинный мотив:

Не женися ты, добрый молодец,
А на те деньги купи коня!

– Да что вы, что вы, Александр Сергеич! – удивляется Вяземская.

– Я уж говорил ему, что так порядочные люди не поступают! – возмущенно замечает Нащокин.

– Да, вот таких бы окаянных баб, как мамаша моей Натали, твоим бы порядочным людям! А я бы посмотрел издали и послушал! И уж хо-хо-тал бы я вчуже над этими дураками!..

– Значит, вы разлюбили свою Натали? – продолжает изумляться Вяземская.

– Нисколько!.. Но я смертельно возненавидел ее мамашу!.. И если бы женщин позволено было бить, о, с каким бы наслаждением я изувечил эту гнуснейшую бабу! Натали от нее страдала и страдает так же, как и я… Я в этом уверен… И Натали мне хотелось бы вырвать…

– За чем же дело стало?

– По-моему, за деньгами! – догадывается Вяземский.

– И не такими большими! Поверьте, что не такими большими! – поддерживает его Нащокин.

А Пушкин поет у окна:

Не женися ты, добрый молодец.
А на те деньги купи коня!

– Ведь если бы я не проигрался недавно, я дал бы ему каких-нибудь десять тысяч и сказал бы: «Тащи к своей теще и говори: На тебе, проклятая, шей приданое и назначай день свадьбы!» – очень энергично говорит Нащокин.

На это живо отзывается Пушкин:

– Ты думаешь, что все дело в каких-то там десяти тысячах?.. У меня и сорок тысяч может быть, когда я заложу имение…

– А вот заложи, попробуй, да понеси ей всего только десять тысяч, больше не давай, – советует Нащокин. – И скажи непременно: «Даю взаймы!» Непременно скажи это, потому что не обязан ты, жених, шить приданое невесте на собственный счет… И вот ты увидишь тогда, что из этого выйдет!

– Совет не плох, Пушкин! Попробуй в самом деле! – говорит Вяземский.

– Попробовать я могу, попытка не пытка… но она швырнет мне эти десять тысяч в лицо, тем дело и кончится!

– Не швырнет, не-ет! Я вижу, что она не из таковских, чтобы тысячами швыряться! – уверяет Войныч, а Пушкин поет по-прежнему:

Не женися ты, добрый молодец,
А на те деньги коня купи!

– Что же вы, Александр Сергеич? – спрашивает Вяземская.

– Попробую, что ж… А если швырнет она мне деньги..

– Тогда ты свободен! Тогда ты деньги эти собери, низехонько ей поклонись да приходи ко мне, – хлопает его по плечу Нащокин. – И пойдем мы с тобой в клуб… И выиграем мы на них триста тысяч… Потому что кому не везет в любви, везет в карты! Это-то уж из примет примета!

– Ха-ха-ха! А заяц, заяц? – вспоминает Вяземская, но Нащокин отвечает ей вполне осведомленно:

– Эта, Вера Федоровна, эта примета вернее даже и зайца!

Глава девятая

Гостиная в доме Гончаровых. Наталья Ивановна и Катерина Алексеевна. 5 февраля 1831 г.