– Нет, это, это, это, это, это! Я знаю! Я вижу! Я по-ни-ма-ю, что только на моем имении вы и строили все свои расчеты! Но мое имение – есть мое имение, вы слышите? Мое и ничье больше!! Обеспечивать моих и Гончарова дочерей должен отец их, Гончаров, а если он сумасшедший, то его опекун, вот кто! Старик Гончаров должен дать вам приданое за Натали, а не я!.. Но ведь он его дает по дарственной записи! Он дает, а вы почему-то… не-до-воль-ны!.. Вот так он и мне дает на расходы с моей семьей! И вы хотели бы, чтоб я раздала свое родовое имение дочерям, а сама… ожидала бы великих и богатых милостей от своего свекра? Спасибо! Спа-си-бо вам!
Пушкин уже не может больше сдерживаться, он вскакивает.
– Позвольте, позвольте, Наталья Ивановна!
Но Наталью Ивановну ничем уже невозможно утихомирить.
– О-о, этот мерзкий старикашка! Он привез сюда, на Завод, из Парижа прачку, прачку Бабет, – кричит она. – И поселил ее там, в большом доме наверху, а я со всей семьей жила внизу, как раз под нею! И каждый стук ее башмаков впивался мне в мозг, как гвоздь, как гвоздь! Как вот такой гвоздь (показывает свой указательный палец). Сюда мне в голову, в мозг! А по утрам я обязана была подниматься наверх и спрашивать ее, прачку Бабет, спокойно ли она провела ночь, прачка Бабет! Я должна была унижаться, я должна была от нее терпеть все, все, все! Она меня третировала, как горничную… почему? Потому что у этого гнусного старика она была любовницей и потому дороже ему в тысячу раз, чем вся семья его сына! Чем я и все шестеро детей от несчастного его сына, потерявшего разум!.. А кто довел его до потери рассудка? Он, он, старик! Старик довел до сумасшествия свою жену, он же выбил рассудок и из сына… И всякий становится сумасшедшим, кто с ним имеет долго и каждый день дело!.. Это – сумасброд, который всех, всех вокруг себя отравляет ядом!.. Мой муж!.. Он управлял делами Завода… Приехал из-за границы старик и мужа отставили от дел… Мой муж был вне себя… На охоте он мчался верхом, чтобы как-нибудь забыться, на охоте aux chiens courants[7]. Он упал с лошади на всем скаку и от того потерял рассудок…
– Я это слышал… – вставляет наконец Пушкин. – Однако же вот вы сохранили рассудок… Хотя Афанасий Николаич действительно полон всяких химер, но вы, прожившая с ним рядом столько лет…
– А-а, вы хотели бы, чтобы и я потеряла рассудок? – перебивает Гончарова.
– Помилуйте, Наталья Ивановна, что вы!
– Не беспокойтесь! Не потеряю! А Яропольцы мои и будут мои! Ни одной души из них я не отдам за дочерьми и не продам для их приданого, нет!.. Это – мое приданое! Оно было моим приданым и будет, вы слышите? Вы думаете, что я не могу еще и сама выйти замуж? Как только мужа моего признают невменяемым и учредят опеку над ним, я свободна!
Она упирает руки в бока и поднимает голову.
– Вы полагаете, что я с двумя тысячами душ не найду себе вполне приличного мужа?
– Отчего же?.. Тем более что вы еще не потеряли… э-э… привлекательности, – в замешательстве говорит Пушкин.
– Кра-со-ты!.. Красоты, да! – вызывающе кричит Гончарова.
– В этом уверена относительно себя одна из моих хороших знакомых, великосветская дама, а ей уже пятьдесят… на балы она является с голыми плечами, и плечи у нее действительно красивы…
– Я не нуждаюсь в ваших сравнениях с кем-то там, вы слышите, мсье Пушкин?
И Пушкин дергается на месте от ее крика, как от удара арапником.
– Я слышу! Да, я слышу, но я не привык, чтобы кто-нибудь говорил со мною таким тоном!.. Может быть, прачка Бабет, о которой вы вспомнили сегодня, и говорила таким именно тоном с вами, но со мной, женихом своей дочери, вы напрасно… напрасно так говорите!
– Же-ни-хом моей дочери?.. – насмешливо тянет Гончарова. – Да, вы помолвлены, но-о… но я вижу, что вы необеспечены, не-ет, г-н Пушкин! У вас всего двести душ где-то там… в какой-то глуши…
– В Нижегородской губернии, в селе Болдине… Они не заложенные и, может быть, стоят больше, чем перезаложенные тысячи! Вот я поеду туда, чтобы ввестись во владение, потом приеду в Москву, заложу их здесь, и у нас с Натали будут деньги на свадьбу и прочее, если надежды на бронзовую бабушку лопнули…
– Не-ет! Этого мало, не-ет! Все, что вы получите с вашего именьица, уйдет на проценты по долгу… в Опекунский совет!
– По какому долгу?
– Хотя бы по тому, какой дарит Натали ее дед… Что, вам кажется таким ничтожным долг в 168 тысяч!
– Мы не будем платить этих процентов! Мы продадим это имение тут же! – решительно заявляет Пушкин.
– А-а! Вы уже рассчитываете его продать, еще не получивши? Та-ак! Хорош нашелся будущий муженек Натали! Потом вы продадите свое нижегородское Болдино, и у ваших с Натали детей не будет ни души родовых. Хорош будет муженек у моей Натали!.. Значит, вы все-таки рассчитываете на выгодную должность с богатым окладом, какую вы получите?
– Нет, я не способен служить, и на это вы не надейтесь! Я могу писать, но не служить! – твердо говорит Пушкин.
– Так? Отлично! Я вижу, что я в вас совершенно ошиблась! Натали! Натали! – визгливо кричит она в дверь.