Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Ничего, будет еще и шампанское! Всякому овощу свое время, – многозначительно говорит Левушка, в то время как Давыдов осаждает Языкова:

– Слушайте, прочитаю!.. Стихи мои: «Душенька».. Не все, только две строфы в конце…

Я как младенец трепетал
У ног ее в уничиженьи,
Но омрачить богослуженье
Преступной мыслью не дерзал.

Ах, мне ль божественной к стопам
Несть обольщения искусство?
Я весь был гимн, я весь был чувство,
Я весь был чистый фимиам!

Что? Каково? А?

– Бла-ман-же! – пренебрежительно отзывается Языков.

– Ну конечно, други!.. Пьян, как стелька, Языков!.. Не попробует он сегодня шампанского! – кричит Давыдов.

– Ну-ну-ну!.. Я еще не так пьян… как это кажется… кое-кому в эполетах! – защищается Языков.

– Левушка, надо все-таки знать мне, как посаженому отцу, где же будет в конце-то концов венчанье? – спрашивает Вяземский.

– Кажется, у Вознесенья… В домовой было бы проще, да митрополит упорствует… – говорит Левушка.

– Ка-ак? Упорствует? А как же мы за него пили? Отчего же не сказать было нам этого раньше? Э-эх, досада!.. Други мои! С митрополитом ошибка вышла! Играй назад! – предлагает Давыдов.

– Д-давай будем обратно, а? – наваливается на него Языков.

– Только не на мой мундир! – отодвигается автор стихов, посвященных «Душеньке».

– Что это значит «обратно»? – любопытствует Баратынский.

– Э-э, не понимает! Не за митрополита! Не за Филарета!.. И выйдет так: пусть всякий митрополит за себя пьет, а? Давыдов, верно?

– Больше я вам пить ни за кого не советую – ни вперед, ни обратно! Нынче под стол незачем валиться: ножек жены Пушкина там нет! – берет у него рюмку Давыдов.

Языков, грозно пьяно подымаясь, кричит тоненьким голосом:

– Я-я свалюсь под стол? Я-я?

Но тут Никита входит с письмом и обращается ко Льву Пушкину:

– Вот… Александру Сергеичу велено передать… от барыни Гончаровой.

– От Гончаровой? Он должен там быть сам, но… придется все-таки распечатать… не случилось ли чего скверного!

Разрывает Левушка конверт и прочитывает письмо.

– Ну, так и есть! Хочет отложить свадьбу!

– Как так?.. Отложить?.. Это после мальчишника-то?.. Ура! Пушкин спасен! – гремят голоса гостей.

– Ступай пока, Никита, я сейчас дам ответ, – говорит Левушка. – Ну, не прав ли Саша, что ее возненавидел?.. На те двенадцать тысяч, что она взяла у него, говорят, она себе самой платьев нашила, вообще размотала их всячески, а теперь… пишет, что нет денег даже и на карету!

– Да ведь завтра последний день, когда можно венчать! А там жди до Красной горки! – удивляется письму Вяземский.

– Ка-ко-ва, а? – сжимает кулаки Нащокин.

– Надо послать ей денег, ничего не поделаешь! – советует Левушке Киреевский, а Елагин говорит вдумчиво.

– В крайнем случае, если сейчас денег дома у вас нет налицо, то я мог бы… предложить взаймы… Вот тут у меня. – И он неуверенными движениями охмелевшего вытаскивает свой бумажник.

– Спасибо, пока не надо! Я думаю, Саша там будет же у нее, устроит как-нибудь! – решает Левушка.

А Языков, обнимая Давыдова, пищит ему на ухо:

– Вот это так тещинька у Пушкина растет, а-а?.. Вот это так клад незаговоренный!..

И все неистово хохочут.

Глава одиннадцатая

6 часов вечера 18 февраля 1831 г. Комната в доме Гончаровых в Москве на Никитской. Натали убирают к венцу. Только что кончил свою работу куафер-француз и, получив мзду, уходит, раскланиваясь и унося ящик со своими инструментами.

Наталья Ивановна, уже одетая в новое богатое платье, Екатерина Николаевна и Александра Николаевна тоже в новых модных платьях, посаженая мать Натали – шестидесятилетняя Анна Петровна Малиновская, жена начальника Московского архива, и горничная Даша созерцательно рассматривают сооружение куафера из волос Натали.

– Ах, может быть, этой прическе и полагается такой быть, – француз это лучше меня знает, – но мне бы хотелось, чтобы была проще! – сетует на француза Малиновская. – Во-первых, она очень, очень открывает шею Натали… Правда, шейка у нее прелестная, но все-таки… мне кажется…

– Да ведь все будет прикрыто фатой! Разве из-за фаты будет так видна шея?.. Дашка, подай фату! – командует Наталья Ивановна, хотя по свадебным обычаям тех времен ей бы и не полагалось вмешиваться.

– А веночек, веночек где? – беспокоится Малиновская.

– Здесь же все вот… и фата, и веночек! – подносит Александра Малиновской веночек, в то время как Даша – фату.

– Значит, банду нельзя уж надеть, если веночек? Как жаль! – вздыхает Натали.

– Да! да! Еще и бандо!.. Тебе, конечно, хочется нацепить на себя все, все, все! – журит ее мать. – Ты бы лучше запомнила, что нельзя колец ронять на пол, когда будете с женихом кольцами меняться!.. Знай, это очень, очень плохая примета!

– И на коврик первая становись! Говорят, это нашу сестру тоже избавляет от всех напастей, хе-хе! – по-старушечьи смеется Малиновская и примеряет к голове Натали веночек, потом фату.