– На какой такой коврик? Я ничего не знаю! – капризно говорит Натали.
– Перед налоем коврик… Там тебе покажем, покажем, когда в церкви будем!.. Ну, какая ж досада, митрополит не позволил у князя Сергея Михайловича венчаться!.. Это все потому, что Пушкин! Кому-нибудь другому он бы, разумеется, позволил! – находит случай попенять на жениха Натали ее мамаша.
– Ну, не все ли равно, мамáа́, у князя Голицына или у Вознесенья? – пожимает голыми плечами Екатерина.
– Ка-ак это все равно?.. – негодует Гончарова. – Натали, нагни же голову, что ты стоишь, как преображенец в строю!.. Как это все равно? Это нам настолько больше будет стоить, что… Пусть жених платит! Пусть жених за все платит! У меня нет денег!.. Из-за него отказал Филарет, – пусть же он и платит… Вы представьте, Анна Петровна, когда надо было представить справку о говении, оказалось, что он несколько лет кряду не говел!.. Ка-кой ужас! Ка-кой ужас! Вот что оказалось: не-сколь-ко лет не говел! – заламывает руки от ужаса Наталья Ивановна.
– Холостые иногда забывают… Теперь уж Натали за ним следить будет, чтобы не пропускал поста… Даша! Подколи вот здесь, вот это место булавкой! – суетится Малиновская.
– Вот это место, барыня? – нацеливается булавкой Даша.
– Выше! Выше! Вот здесь! – решительно показывает Гончарова, чем очень изумляет Малиновскую:
– Наталья Ивановна! Что вы! Что вы! Совсем напротив! Вот здесь подколоть надо, ниже!
– И по-моему, тоже ниже надо, – становится на ее сторону Александра.
– Я тоже думаю, что ниже! – соглашается с ней и Екатерина.
– Все видят, что ниже! Все видят, что ниже! И эта видит, и та видит, одна только я не вижу! – кричит Гончарова. – Ну, делайте как хотите, мне все равно!.. Ничего у нас не готово! Все у нас скверно!.. Я говорила, что отложить надо свадьбу до Красной горки! Нет! Настояли на своем!.. Ну и делайте, как хотите! – И она круто отворачивается и делается безучастной.
– Все уладится, все уладится, Наталья Ивановна! Не волнуйтесь напрасно, поберегите себя, – успокаивает Малиновская. – В церкви, я думаю, народу будет как на Пасху! Полагала я, что вместе с княгиней Верой Федоровной посажеными матерями будем, а с нею вон какой случай страшный!..
– Откуда именно упала Вяземская, я не пойму? – спрашивает Екатерина.
– Со стола… Стала икону в угол вешать или прибивать, – никому не хотела доверить иконы, сама хотела повесить, – а стол под ней опрокинулся!.. Она без памяти часа три лежала, и ребеночка скинула… Теперь в постели – мертвец мертвецом!.. А вдруг не выходится, не дай господи! А какая была хохотунья… Не знаю уж, сам-то Вяземский будет ли на свадьбе!.. Ну, вот так, Натали-голубчик, кажется, все у нас хорошо будет… Погляди-ка на себя в зеркало.
– И сам князь Вяземский будет, и сын его Паша с иконой… – осведомленно говорит Натали и смотрится в зеркало, но добавляет возмущенно:
– Ах, мне так совсем не нравится!
– Ну вот! Тебе все не нравится!.. Конечно, тебе хотелось бы непременно еще и бандо под веночек надеть! – язвит ее Александра. А Наталья Ивановна торжествует:
– Я говорила, что надо было подколоть выше!.. Ну, да, впрочем, кареты еще нет, и я даже не знаю, будете ли вы сегодня венчаться?
– Мамáн, неужели?.. Почему же нет кареты? – пугается Натали.
– Нет, нет, и все!.. А уж четверть седьмого!.. Четверть седьмого, а кареты еще нет!
– Неу-же-ли уж четверть седьмого? – еще более волнуется Натали.
– Когда Сабуровых свадьба была, то их отлично в домовой церкви Обольянинова обвенчали! А вот когда Пушкина свадьба… – начинает скрипеть Наталья Ивановна, но ее перебивает Катерина Алексеевна, входя поспешно.
– Карета подъехала!
Следом вбегает и Софья Петровна, радостно сообщая:
– Карета и сани… кажется, даже двое саней…
– Ну, вот и карета! И слава богу!.. И мы готовы, – говорит Малиновская.
– Карета? А какая карета? – все-таки недовольно спрашивает Гончарова.
– Обыкновенно, карета, – разводит руками Катерина Алексеевна. – Так мне передали, а я вам.
А Софья Петровна подхватывает поспешно.
– И сани тоже должно быть… обыкновенные…
– Как же мы в одной карете поместимся все? – недоумевает Екатерина.
– Не знаю уж… А сани? – считает всех в комнате глазами Катерина Алексеевна.
– Двое саней! Двое, а не одни, – напоминает Софья Петровна.
– Ну, значит, мы сейчас и выходить можем… – решает Малиновская.
В это время за дверью мужские голоса и среди них отчетливый голос Пушкина:
– Ничего, ничего, братец, мне можно!
– Пушкин! – вскрикивает Александра.
Дверь отворяет Пушкин в шубе и входит, держа в руке цилиндр:
– Как Натали? Готова? Не отложили тут свадьбу до Красной горки?
– Как же вы осмелились входить к невесте, когда-а… – негодует Наталья Ивановна, но Пушкин перебивает весело:
– Ничего, ничего!.. Вот осмелился и все! Натали! Чудесно! Я прискакал в карете, вы можете садиться и ехать! Я уже был в церкви, там все готово: и священник, и протодьякон, и певчие, и полицейские, и уже тьма народу!.. Все хорошо, все прекрасно, Натали! Через час мы будем муж и жена, собирайтесь.
Он делает небольшую паузу и заканчивает далеко уже не так весело, как начал:
– Итак… совершилось!