Незабываемые дни

Тупорылые грузовики возили трупы и сбрасывали в огромные ямы возле кирпичного завода. По улице, где проходили грузовики, тянулась кровавая тропа, и случайные прохожие с ужасом поворачивали в переулки, чтобы не наступить на живую человеческую кровь, дымящуюся в горячей пыли.

За несколько часов убили более тридцати тысяч человек. Вечером короткое совещание у гауляйтера. Явились руководители гестапо, СД, начальник полиции.

— Почему только тридцать тысяч? — сухо спросил Кубе.

— Не хватило патронов, господин гауляйтер.

— Что значит не хватило патронов? Вы знаете инструкцию: при экзекуции расходовать не больше чем по одному патрону на человека.

— При массовой экзекуции это невозможно, господин гауляйтер. Приходится стрелять из автоматов в толпу, в отдельные группы людей. Всегда получается большой перерасход патронов. Большие трудности с транспортом…

— Кто вас заставляет возить трупы? Выполняйте точно инструкцию господина Гиммлера: каждый осужденный должен сам доставить себя к могиле. Чтобы впредь не производить таких неразумных расходов, направляйте осужденных пешими колоннами к месту экзекуции. Кстати, на сей счет имеются точные указания господина рейхсминистра.

Окончилось одно и другое совещание, а удовлетворения от прожитого дня не появлялось. Кубе, как всегда, лег спать в двенадцать часов ночи, но сон долго не приходил. Беспокоили известия из-под Москвы, утешительного в них было мало. Невольно вставала перед глазами ссутуленная фигура старого доктора, проблески надежды и радости в его глазах, когда он увидел своего старого знакомого. Промелькнула предательская мысль: почему, действительно, он должен был погибнуть? В конце концов, что плохого сделал он лично ему, Кубе? Однако прочь из головы нелепые мысли, недостойные не только его, надежного соратника фюрера, но позорные и недопустимые для каждого немецкого солдата! Что значат в сравнении с великим будущим Германии прежние знакомства, сентиментальные истории, не заметные ни для кого недоразумения с совестью, с прошлым? Все это пустяк, пылинка, которую легко сдуть со своей совести, и она будет спокойная, чистая и ясная.

Он вспомнил, что сдул уже не одну пылинку. В молодости, когда глаза как-то иначе смотрят на мир, когда в сердце стучатся чистые, как небо, желания, у него было несколько искренних приятелей. С ними жил он душа в душу, с ними мечтал о лучшем будущем человечества. Затем дороги их разошлись, одни стали коммунистами, другие присоединились к социал-демократии, третьих затянула серая тина жизни, и их голоса перестали звучать, поглощенные мелкими житейскими заботами. Он сам, Кубе, присоединился к человеку с острой длинной прядью на лбу, известной теперь всем в Германии и далеко за ее пределами.

За спиной этого человека стояли промышленные короли, финансовые тузы, остатки бывшей кайзеровской армии. Они как огня боялись своего народа, боялись веяния революции с востока, они жаждали реванша.

Человек с косой прядью на лбу стал для них находкой. Он поклялся уничтожить коммунизм. Он взялся зажать в железный кулак рабочий класс Германии, вытравить в стране всякую мысль о свободе, революции. У него всегда горели глаза лихорадочным блеском не то чахоточного, не то сумасшедшего, не то сомнамбулы. Язык он имел горячий и острый, мог говорить до полного забытья, до истерики. Демагогические слова его приковывали внимание. Он говорил о немцах, о Германии, о ее страданиях после Версаля. Он бил себя кулаками в грудь и громко заявлял, что выведет Германию на широкую дорогу, что он не только обеспечит ей первое место среди великих держав, но подчинит весь мир интересам Германии. Его слушали, ему аплодировали как угорелые и бросались — с дубинками и ножами — на тех, кто не разделял его мыслей, в чьих жилах текла «не немецкая» кровь. А он кричал бешено и бешено собирал силы. Росли как грибы штурмовые отряды. Трещали витрины неарийских магазинов. Горели на улицах и площадях книжные киоски. У него завелись хорошие приятели и в Англии и в Америке. Эти приятели с тревогой поглядывали на восток и мечтали о том времени, когда с помощью восстановленных сил Германии им удастся погасить свет с востока, а сам восток превратить в колониальный материк, в край богатой поживы для их длинных и жадных рук. Правда, они говорили деликатно. Возвышенными словами о вечных принципах частной инициативы, свободного предпринимательства и здоровой торговли они прикрывали свои вожделения, свою жадность.