Незабываемые дни

… Все началось приблизительно в полночь. С запада послышался гул самолетов. Немцы смотрели в небо, гадая, что за самолеты. Особенно не волновались, так как самолеты шли с запада. Но, вслушиваясь в нарастающий гул, немцы начали проявлять определенные признаки беспокойства. Огоньки в окнах эшелонов погасли. Гомон на перроне утих, кто-то из немцев выключил репродуктор, чтобы лучше разобраться в рокоте моторов.

Зашевелились рабочие депо, выбежали во двор, вглядывались в черное небо, на котором не видно было ни одной звездочки.

Весь городок тревожно прислушивался к ночному небу. Но сирена противовоздушной тревоги молчала, молчали зенитки. На станции кое-кто из немцев начал громко разговаривать, беззаботно расхаживать по перрону:

— Чего волнуетесь? Наши! На Москву!

И в тот же миг три ракеты, одна за другой, повисли в посветлевшем небе. Пронзительно загудела сирена, ударили зенитные пулеметы с земли, с крыш домов, с платформ эшелонов.

— Расходитесь по убежищам! — крикнул Заслонов рабочим.

Первые ракеты были сбиты пулеметным огнем, рассыпались тысячами блесток и погасли.

Наступила такая темень, что хоть глаз выколи. Заглушая рокот моторов, надрывно гудела сирена. Заслонов бросился от депо к тому месту, где стоял на путях ящик смазчика. Но не пробежал он и полдороги, как увидел, что кто-то его опередил. Впереди мелькнул несмелый огонек и, казалось, погас совсем, но спустя минуту между вагонов взвился огромный столб огня, и в ярком свете были видны густые клубы дыма, охватившие одну из цистерн. Заслонов понял, что кто-то пустил бензин из цистерны, иначе пламя не взвилось бы так быстро и с такой силой. А над станцией повисли новые гирлянды воздушных фонарей. Захлебывались пулеметы, отрывисто залаяли автоматы-зенитки, загрохотали дальнобойки. А с неба неслись уже с нарастающим воем первые бомбы. Заслонов нырнул под вагон и смешался с толпой солдат, беспорядочно бежавших в разных направлениях. Горячая струя воздуха сбила его с ног, сорвала шапку с головы. Что-то с треском ударило по вагонам, со звоном посыпалось стекло. Заслонов едва встал, чувствуя сильную боль в ноге, ушибленной о шпалу. Вблизи кричали гитлеровцы, кто-то надрывно просил помощи. «Носилки, носилки!» — слышались приказы, но никакая сила не могла теперь заставить санитаров взяться за носилки. Заслонов торопился в убежище. Перепрыгивая через рельсы, он споткнулся о лежащего человека, повторявшего одни и те же слова:

— Боже мой, боже, кто меня выведет отсюда, я совсем задыхаюсь!

Заслонов наклонился, присмотрелся. На земле лежал босой немец с разбитыми до крови ногами. Он был в одном белье, если не считать наброшенную на плечи шинель. В руках держал сапоги, видно не успел надеть их, когда убегал из вагона. Погоны на шинели говорили о генеральском чине.

— Вставайте! — протянул руку Заслонов. Генерал недоверчиво глянул на инженера, но тут же ухватился за руку, важно поднялся на ноги.

— Я же не могу так бегать, как эти солдаты! — как бы в оправдание своей беспомощности, захныкал босоногий.

— Да, да, господин генерал! — Подтягивая и подталкивая, Заслонов наконец привел его в бомбоубежище — вместительный, глубокий бункер, накрытый в несколько накатов рельсами и мешками с песком. Здесь сидели машинисты, кочегары из депо. Было несколько рабочих с угольного склада. Запыхавшийся, вбежал смазчик. Не заметив во мраке начальства, он трагическим жестом снял шапку, старательно отряхнул ее:

— Ну знаете, скажу я вам, запорошил.о всю кепочку. Дают жару и не спрашивают.

Кто-то прыснул, кто-то дернул парня за полу ватника.

— А я что? Просто терпения нет. С этой работенкой можно и без головы остаться. Разве не так я говорю, господин начальник? — довольно развязно спросил он у инженера.

— Голову я не советую вам терять. Поберегите ее лучше. Какой бы она ни была, без нее, однако, куда трудней…

— Святая правда, господин инженер! — не растерявшись, ответил хлопец, хотя и чувствовал, что немного переборщил.

В бункере было сравнительно тепло. Генерал натягивал на ноги сапоги. Рабочие дали ему пару портянок из перевязочных материалов. Генерал, запахнувшись в шинель, совсем повеселел и, увидев себя в окружении русских, начал убеждать всех, что русский человек очень хороший. Заметив, однако, что его слова не вызывают у слушателей особого отклика, он для пущей убедительности начал тыкать себя в грудь волосатой пятерней:

— Я есть доктор, доктор-генерал… медицина…

— Понимаем, господин генерал,— ответил ему, подбирая немецкие слова, Заслонов.

В бункер вбежало еще несколько солдат, ввалились два офицера. Генерал сразу стих и как бы втянулся с головой в свою шинельную скорлупу, старательно запахивая ноги, чтобы не увидели господа офицеры его безмундирного срама. Только спустя некоторое время тихо спросил о чем-то ближайшего офицера. Тот почтительно ответил:

– Огонь… Один огонь, господин генерал!

— Плохо… Я не знаю даже, где находится мой поезд.

— Все эшелоны горят, господин генерал!