Незабываемые дни

Солдаты толпятся вокруг лежащего на снегу человека, потом расходятся, разъезжаются. Несколько винтовочных выстрелов раздается неподалеку от ветки, куда прямо на пожар, чтобы проскочить между пылавшими поездами и спрятаться в лесу, поползли два других Мишкиных товарища. Видно, они успели спастись, так как солдаты возвращаются оттуда, торопливо идут вдоль противотанкового рва, кое-где задерживаются на минуту, обыскивая места, откуда стреляли ракетчики. Вот один из полицаев кричит:

— Смотрите, и ракетница тут!

Столпились, разглядывают. Потом осторожно продвигаются ближе к Мишке. Он еще раньше пытался отползти к ручью, там густой кустарник скрыл бы его от ненавистных глаз. Но со стороны ручья едут конные солдаты. Назад, Мишка, назад! Может, в глубоком снегу рва укроешься от чужого глаза?

Скрипит снег под ногами полицаев. Уже слышно, как ругаются они над головой: нет покоя от этих диверсантов! И чей-то голос приказывает:

— Бугай, погляди, там что-то чернеет!

Еще несколько секунд, и в ров сползает здоровенный полицай.

— Руки вверх! — кричит он, наставив автомат, но, поскользнувшись, падает прямо на Мишку. Со всего размаха стукнул Мишка ракетницей по голове полицая. Тот заревел не своим голосом, одной рукой схватился за лицо, другой ловит, нащупывает Мишкино горло. «Нож!» — молнией мелькнула мысль. Хороший нож, с которым не расставался последние месяцы Мишка, нож, который подарил ему старший брат — партизан. По самую рукоятку всадил острое, как бритва, лезвие.

— Это тебе от дяди Кости, собака!

Как мечтал он, Мишка, Мишутка, быть похожим на дядю Костю! Как он мечтал увидеть его, этого богатыря человека, чье имя наводит ужас на немцев.

Услыхав о дяде Косте, полицаи в страхе бросились от проклятого рва. Но оттуда никто не стрелял. Тогда они позвали еще нескольких человек, продолжавших что-то искать в поле, и начали осторожно подползать ко рву, потом бросились вперед всем скопом, навалились на что-то живое еще, трепетное. Два полицая взвыли по-звериному, схватившись за животы, но другие осилили, повалили Мишку. Схватившись рукой за располосованную щеку, один из гадов завизжал, крутясь на месте:

— Да бейте его, бейте, бандита!

— Постой, постой, приказано живым! Полуживого, обессиленного Мишку потащили по снегу, связав ему руки ремнями.

На месте схватки остались лежать три неподвижных полицая. Среди них был и Бугай.

Снег кругом покраснел. И это были уже не отблески угасавших пожаров, а яркие пятна крови.

Мишка открыл запавшие глаза. И небо казалось ему необычным, сказочным. Трепетным золотом переливались волокнистые тучки. Звезды заметно поблекли, будто подтаяли. Его несли на самодельных носилках из двух березовых жердей. Они покачивались в такт шагам. И Мишке казалось, что он снова маленький-маленький. Мать положила его в люльку, качает, поет песню. Слов не запомнишь. Только и помнится:

— Мишка, Мишутка, а-а-а…

Поет мать. Тихий сон окутывает Мишкину люльку,

И пахнет, сильно пахнет березовым листом. Не иначе, май на дворе, поют в солнечном небе жаворонки, а где-то на станции гудит паровоз: гу-гу-гу…

Будто сквозь сон маленький Мишутка вслушивается в материнскую песню. Но она обрывается. С грохотом падает люлька на пол.

Ах, как болит голова у Мишки, сжали ее железными обручами. И руки, и ноги, и спина…

— Воды! Пить!

Мишка лежал неподвижный, бредил, когда на минуту возвращалось сознание, беззвучно просил:

— Мама, пить…

8

Под самое утро вышли из бункера. Зябко поеживались, попав на свежий воздух. Глянули кругом и невольно остановились. Груды черно-сизого покореженного железа громоздились на железнодорожных путях. На выходных стрелках уцелели от огня два эшелона.

Один из них сильно врезался в бок другому. Стояли разбитые вагоны, некоторые сошли с рельсов, другие наклонились, готовые вот-вот упасть. Кое-где дымились, дотлевали пожарища. От водонапорной башни остались только груды битого кирпича, а отремонтированный бак лежал смятый и изрешеченный метрах в двадцати от башни. Два паровоза каким-то чудом попали в яму поворотного круга, сбив, покорежив его. На одном еще дотлевали дрова на тендере.

Из пробоины тендера с шипеньем вырывалась струя пара,— видно, закипела перегретая вода.

Рабочие незаметно подмигнули друг другу. Дубок, увидев, что поблизости нет начальства, прищелкнул языком, пробормотал под нос:

— Теперь работы до самой субботы.

В паровозах, попавших в яму, Заслонов узнал те самые, которые стояли вчера под экипировкой. Улыбнулся про себя: «Однако хлопцы не подкачали, все сделано, как по плану…»

По путям пробирался Вейс с несколькими офицерами. Он осторожно переставлял лакированные сапоги, чтобы не запачкать их в пепле, устилавшем серой пеленой оттаявшую на путях землю.

— Ужасно, ужасно! — повторял он, наклоняя голову. Куда делась горделивая привычка поглядывать на всех с высоко поднятой головой! Шинель была заляпана грязью, запылена,— видно, попал комендант ночью в хорошую перепалку. Только и успел надеть новые, чистые сапоги.— Где Штрипке? Нужно думать, с чего начинать! Я давно послал за ним! — нетерпеливо оглянулся Вейс.