Незабываемые дни

— Ты куда? — спросил Сомик, прогоняя от себя сонливость.

— В отряд иду. С хлопцем одним, он знает дорогу.

— Так тебя там и примут.

— Примут. Боевой отряд. Там делами занимаются, а не бумагу портят на разные проверки да проверочки.

— Без этого не обойдешься! Нужно…— А мысли у самого уже иные. И обида сердце печет.— А хороший отряд?

— Другого такого не найдешь, гремит на всю округу.

Сомик подумал, поколебался минуту.

— Тогда и я с вами…

— Если хочешь, давай. Только не шуми очень в этих хоромах, а то еще задержат такого дурня, как ты, подумают — в дезертиры подался.

Сомик не отвечал и молча собирал небогатое свое хозяйство: помятый котелок, банку из-под консервов, заменявшую ему кружку, и деревянную ложку, которую сам смастерил здесь, в лесу.

Немного неспокойно стало на сердце у Сомика. Не из таких он, чтобы своевольничать, выступать против определенного порядка. Но что ты поделаешь, если так получается. Надо ведь поскорей включиться в какое-нибудь живое дело. Не век же сидеть в этом шалаше.

Втроем они пробирались лесом, кустарниками, обходя деревни, держась подальше от дорог. Третий пут* ник — нескладный парень, вздыхавший всю дорогу о какой-то своей гармони, оставшейся где-то в отряде, в котором он был недавно.

— А почему же ты остался без отряда? — спросил у него Сомик.

— Да просто отбился. Тетку свою проведывал в деревне, а отряд как сквозь землю провалился. Я и подался сюда, на сборный. А тут случайно узнал от хлопцев, что мой отряд опять на старом месте. Зачем же мне сидеть здесь, если я там, можно сказать, при деле? Хлопцы там во! Им, брат, пальца в рот не клади. Боевые, ничего о них не скажешь. Немцу спать не дают, И командир весе-елый, обходительный. Если удача какая, сразу, брат, бутылку на стол и мне команду: давай, Грат Микита, гармонь! А мне что… Я и на гармони могу, я и на балалайке могу любой танец сыграть. Все могу.

— И на балалайке? — с иронией переспросил Сомик.

— Лишь бы инструмент. Могу и на балалайке.

— Балалайкой, однако, тебя…— выразительно постучал Сомик по его лбу,— бог не обидел.

— Гм… Что-то ты плетешь, не понять совсем. Что-то…

— Иди уже, «что-то, что-то», а то заночуем. Так попали Сомик и Сыч к Байсаку.

Попали как раз в счастливую минуту, когда Байсак был в благодушном настроении после удачной вылазки на шоссе. Эту удачу он считал нелишним хорошо «обмыть». Правда, он не обижал себя и при неудачах, прикладываясь к фляге для поддержания бодрого духа в своем еще довольно здоровом теле.

Сыч так геройски откозырял и пристукнул сапогами, что Байсак аж умилился:

— Любота, а не воин. Из командиров?

— Батальонный комиссар, товарищ командир! — отрезал Сыч и вытянулся в струнку.

— Любушка моя, как это кстати! С политикой у меня немного не клеится…— Байсак даже помрачнел.— Не везет мне с политикой, через нее неприятности имею. Фашиста бить — моя специальность, а здесь пасую немного, пасую.

И, задав несколько незначительных вопросов — где, да что, да как, и долго ли в плену пробыл,— величественно приказал:

— Комиссаром будешь при мне! Чтоб как у людей было. Не должны мои бойцы оставаться без политической работы. На коне можешь ездить?

— Учился, товарищ командир.

— Тогда вопрос ясный, оставайся комиссаром. А ты, востроносый, по какой специальности? — заметил он наконец Сомика.

— Ездовой артиллерийского дивизиона, товарищ командир.

— Артиллерийского? Гляди ты… Фамилия?

— Сомик.

— Любушка моя, дай я на тебя поближе посмотрю. Такая ласковая фамилия, тихая, и вдруг на тебе — артиллерия. Ах ты, мой бог войны. К лошадям, значит, имел отношение.

— Без коня в нашей службе невозможно, товарищ командир.

— Верно говоришь. Что ж, пришелся ты мне по вкусу, будешь… будешь…— подбирал Байсак службу ловкому на вид хлопцу, на котором и порванная гимнастерка сидела как влитая, расправленная до последней складочки.

— Ординарцем будешь у меня. Конь чтоб всегда наготове!

— Слушаюсь, товарищ командир.

— А теперь выдать им оружие, как полагается каждому по его чину. Ели?

— Не успели еще, товарищ командир, с самого утра в дороге, так торопились к вам,— ответил Сыч, как старший по чину.

— Накормить! И если там лишнее есть что-нибудь из трофеев,—бросил он команду одному из бойцов,— одеть, оружие выдать. Батальонному комиссару парабеллум, ординарцу моему карабин и, как спецу по коням, саблю ему… Хотя…— прошелся глазом по фигуре Сомика, — саблю отставить, будет только мешать.

Тут же набросился на Микиту:

— Ты куда делся, лодырь, с неделю не вижу. Где шлялся?

— Виноват, товарищ командир, тетку проведывал.

Отбился потом, не мог попасть в отряд.

— Не мог… Я тебе такое «не мог» пропишу, что ты и десятому закажешь.

— Я случайно, товарищ командир.

— Случайно… Знаем мы эти случайности. Товарищ батальонный комиссар, займитесь такими вот типами, на дисциплинку, на дисциплинку надо нажимать!

И вдруг, будто вспомнив что-то:— Где же гармонь?

— Здесь, у хлопцев.

— Тогда тащи ее сюда.

Начиналась обычная гулянка байсаковцев, которая могла тянуться и день и два, в зависимости от обстоятельств, от удачи, от настроения командира.

9