Незабываемые дни

— Я рад увидеть господина рейхсминистра, мой фюрер, но я прошу, я умоляю вас послать несколько кадровых дивизий, иначе… иначе я снимаю с себя ответственность за коммуникации…

— Вы все там с ума сходите ст страха.

Телефонная трубка молчала с минуту, потом хрипела, фыркала, будто кто-то откашливался там, в Берлине.

— Хорошо… Я пошлю вам несколько эсэсовских дивизий из Франции, из Бельгии… О боевых частях приказываю даже не думать. Не думать!

— Слушаю, мой фюрер! — И Кубе шел распекать начальников полиции, жандармерии, бригаденфюреров эсэсовских войск. Однако ни брань, ни угрозы делу не помогали, и гауляйтер каждый день со страхом подходил к огромной карте Белоруссии в его кабинете. Он приказывал адъютанту откидывать занавеску, закрывшую карту, и, заметив в его руке подготовленные разноцветные флажки, обычно набрасывался на него:

— Ты что, негодник, держишь в руке? Адъютант не терялся и так же привычно отвечал:

— Флажки, господин гауляйтер, чтоб вам не тратить зря время. Я ведь знаю сообщения.

– Приказываю молчать! — И уже более спокойно, уравновешенно: — Ну что там у тебя? Читай донесения…

Флажок за флажком накалывался на карту. От них рябило в глазах, от этих условных значков, говоривших о партизанских отрядах, базах, группах, о диверсиях, спущенных под откос эшелонах, взорванных мостах, разогнанных гарнизонах, сожженных складах, уничтоженных линиях связи. Аж горели в глазах красные флажки, густой сеткой покрывшие почти всю область. Что ни флажок — отряд, что ни группа флажков — целое партизанское соединение. А через всю Минскую область, через Полесье, через Пинщину и дальше, на Барановичи, протянулась по карте целая полоса красных флажков — путь партизанского рейда, за которым ежедневно с тревогой следил Кубе.

— Кажется, они поворачивают обратно?

— Да, господин гауляйтер, поворачивают.

— Есть какие-нибудь известия о седьмой дивизии?

— Вы спрашиваете об остатках дивизии?

— Я спрашиваю о седьмой дивизии. И вообще, возьмите себе за правило: не переспрашивать начальника и сразу отвечать на его вопрос.

— Никаких донесений, кроме принятых вчера, больше не поступало. Гроб с телом командира дивизии направлен в Минск…

— Болван! Закройте карту и можете идти.

За последние недели господин гауляйтер начал терять покой, зло набрасывался на работников комиссариата, в припадке гнева выгонял адъютанта, даже своему ближайшему приятелю, начальнику охранной полиции генералу Герфу, угрожал такими суровыми карами, что за него вынуждена была заступаться Анита, жена Кубе.

— Вильгельм, ты становишься совершенно невыносимым, ты скоро разгонишь всех наших лучших знакомых и друзей. Что может сделать наш уважаемый генерал с этими дикарями, которые не берегут своей собственной жизни? Наконец, Герф не молодой уже человек, чтобы с ним обращаться, как с мальчишкой на побегушках.

— Мальчишкой, мальчишкой… — передразнивал Кубе жену.— Речь идет о государственных делах, империя в опасности, а этот мальчик совсем потерял рассудок и не может навести порядок в полиции.

— Что значит навести порядок? Полиция есть полиция. Пусть побольше расстреливает, вешает, тогда и нам будет лучше и ему. Какой еще нужен порядок?

— Ну знаешь… Не лезь ты, пожалуйста, не в свои дела.

24

Специальное совещание состоялось в генеральном комиссариате у самого Кубе. Здесь были руководители гестапо, СД, начальники эсэсовских войск, полиции, генерал Герф, начальники укрепленных районов, шеф-фюрер фашистских профсоюзов, руководитель биржи, заведующие трех основных отделов комиссариата — политического, административного и хозяйственного — и другие высокопоставленные чины.

Докладывали вызванные на совещание коменданты крупнейших районов, районные руководители гестапо, СД, зондерфюреры. Обособленно держалась довольно значительная группа фюреров — «сирот»: комендантов, зондерфюреров, штурмфюреров СС,— которым удалось убежать из занятых партизанами районов. Они испуганно посматривали на хмурое лицо господина гауляйтера, ожидая строгих взысканий за свои неудачи и бегство. Те, что докладывали, изо всех сил старались обойти разные неприятные вещи и доказать, что в их районах полный покой и порядок, что партизаны не что иное, как продукт больного воображения…

Кубе слушал, хмурился, а на языке вертелось одно и то же слово — «идиоты».

Докладывал и Вейс. Его выступление было коротким. В самом деле, о чем говорить ему, господину Вей-су? Крамола уничтожена в городе до последнего человека, преступники исчезли из депо, и пока что о них ничего не слышно. А если они окажутся снова в районе его деятельности, он нагонит на них такого страху…

— Что вы останетесь, господин комендант, без штанов! — оборвал его гауляйтер.