Незабываемые дни

Дед имел в виду продукты столовой. В другой раз тетка Палашка сочла бы это за оскорбление, теперь же ответила ему совсем ласково:

— Ты не беспокойся, Пранук, у меня на то есть инструкция от командира.

— Если имеешь инструкцию, то все в порядке.

В артиллерию Пранук не попал, назначили его ездовым к самому Василию Ивановичу. И это наполнило старика такой гордостью, что, если кто-либо звал его просто — дед Пранук, он сурово отчитывал нахала, особенно если тот был еще зеленого возраста.

— Может, для кого я и дед Пранук. А поскольку я солдат и ты солдат, то, может, я тебе не кто иной, как главный адъютант самого командующего. Понимать ты это должен…

Дед Пранук стоял в кучке крестьян, показывал на пушки, минометы, объяснял:

— Вон та, длинная, аж на семь километров бьет* А вон те, поменьше, на пять берут. Если, брат, швар-канет которая, аж пыль летит от фашистов. Не любят. Ну и те вон важнецки бьют. Где бы он, фашист, ни прятался, выковырнут.

— Скажи ты, какая сила! — восторгались слушатели.

— Не в них одних сила. В народе сила, вот где она! — и Пранук торжественно показывал на отряды.— Тут, братцы, все есть: и пехота, и кавалерия, и вот тебе артиллерия. И это еще не вся наша сила. У нас в каждом районе силища партизан. По всем дорогам идут. Неисчислимо людей и оружия.

Партизаны подмигивали друг другу:

— Здорово агитирует Пранук, по-боевому. Вдруг и на площади и на улице все стихло. Только слышались в разных концах протяжные команды:

— Смирно! Смирно!

На украшенную еловыми ветками трибуну поднялся Василий Иванович. Рядом стояли все командиры штаба, работники подпольного обкома. Василий Иванович приподнял руку:

— Товарищи партизаны и партизанки! Поздравляю вас с двадцать четвертой годовщиной нашей героической Красной Армии. Много стерла она с лица земли разных врагов советского народа. Хорошо бьет она теперь наших лютых врагов, фашистских захватчиков. Насмерть угостила она непрошеных гостей под Москвой. Будет фашистам такая доля везде. А мы с вами — верные помощники нашей армии. Много вы сделали за эти месяцы, а сделаете еще больше. И не успокоимся мы до тех пор, пока не выгоним последнего фашиста с нашей земли. Теперь мы знаем только одно: смерть врагу! Кровь за кровь и смерть за смерть! Да здравствует наша героическая Красная Армия!

Громкое «ура» прокатилось над заснеженными полями. Со всех концов неслись торжественные возгласы:

— Слава советскому народу! Слава Красной Армии!

Загремели трубы оркестра.

Когда смолкли торжественные звуки «Интернационала», раздался голос с трибуны:

— Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как начали мы беспощадную борьбу с захватчиками. Многое изменилось за это время. Мало было нас вначале. И мы вынуждены были нередко прятаться от ворогов, забираться в леса и болота. Теперь враги боятся нас, теперь они прячутся от нашего глаза, от нашей пули. Так поклянемся, товарищи, что до последней капли крови мы будем сражаться с ненавистным врагом за счастье нашей Родины, за жизнь наших детей, за свободу и светлое будущее народа. Принесем присягу великому советскому народу.

Соколич уступил место начальнику штаба. Тот читал текст присяги. И из конца в конец — над площадью, над улицей, над полем — звучали слова клятвы, которые повторяли молодые партизаны, принимавшие в этот день присягу:

— «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в отряд красных партизан для активной борьбы с оружием в руках с заклятым врагом социалистической Родины — гитлеровской Германией, даю советскому народу — и советскому правительству следующую клятву: за свою Советскую Родину, за пролитую кровь нашего народа, за матерей и отцов, за жен и детей, братьев и сестер, убитых и замученных фашистскими палачами, бить врага всюду и не жалеть своих сил, а если потребуется, и своей жизни.

… Клянусь, что буду сражаться, не складывая оружия, до полного разгрома врага.

И если отступлю от этой торжественной клятвы своей, пусть покарает меня суровая рука революционного закона!»

Над шеренгами людей на какое-то мгновенье воцарилась тишина.

С трибуны снова раздались слова Василия Ивановича:

— Поздравляю вас, молодые партизаны, с принятием боевой клятвы!

— Служим советскому народу! — громовым раскатом пронесся над селом дружный ответ, и одна за другой прозвучали команды. Медные трубы оркестра сотрясли воздух. И под торжественные звуки марша всколыхнулись людские громады, один за другим пошли мимо трибуны прославленные отряды. Проходили рабочие, железнодорожники, бывшие милиционеры, военные. Особенно много было колхозников. Сосредоточенные, суровые шли былые хлеборобы. И если бы не винтовки и автоматы, крепко прижатые к груди, не патронные подсумки и гранаты, заткнутые за пояса, можно было бы подумать, что идут люди на какую-то работу — то ли в лес или на луг, то ли в поле. А люди шли, и обветренные, огрубевшие от работы руки держали не косы и не топоры, не лопаты и не грабли. Поблескивали на солнце винтовки, черные диски пулеметов и автоматов, скрещенные на груди патронные ленты.