Незабываемые дни

Надя уже пересекла большак и, подгоняя коня, старалась поскорей отъехать от злополучного места. Вдруг она заметила, как с той стороны, откуда шла первая колонна, появилось на вспененных лошадях человек шесть эсэсовцев. Один бросился к ней; он кричал, махал рукой. Она не останавливалась, тогда эсэсовец быстро обогнал сани, схватил коня за оброть и повернул обратно. Он злобно крикнул что-то, но, разглядев, что на санях девушка, стал более ласковым.

— Нехорошо так, паненка!

А что нехорошо, Надя так и не могла понять. Ее пригнали к колонне, которая стала значительно меньше, в ней остались одни полицаи. Они повернули обратно, а всех штатских небольшой конвой погнал дальше. Среди полицаев Надя не заметила своих спутников. Из разговора полицаев она поняла, что им придется, возможно, вступить в бой с партизанами, которые где-то теснили отряды карателей. Не сказать, чтобы полицаи радостно встретили эту новость. С той стороны, откуда появились эсэсовцы, подъехало еще несколько всадников и с полдесятка подвод, нагруженных ранеными и убитыми. Несколько легкораненых ехали на лошадях, по два человека на коне. Их посадили на Надины сани, и вскоре небольшой транспорт потихоньку двинулся в дорогу.

Так попала Надя в подводчики. Шагая рядом с санями и прислушиваясь к разговору полицаев, эсэсовцев, она поняла, что фашисты получили хорошее угощение от партизан батьки Мирона, которых они рассчитывали выгнать из местных лесов, окружить и уничтожить. Но вышло, видно, иначе. Полицаи часто вспоминали также дядю Костю. Сколько раз уже слыхала Надя об отважном, таинственном Косте. Но раньше о нем говорили большей частью на железной дороге и в городке. Говорили, что он руководит всеми диверсантами-железнодорожниками: машинистами, путейцами и рабочими всех других служб.

Этот человек всегда вызывал ее искреннее восхищение и уважение.

Вечерело. От придорожных деревьев протянулись длинные тени. Стало заметно холодней, дорогу прихватил морозец. Не хлюпало под ногами, и сани легко скользили по ледяному настилу.

2

В разные переплеты попадал Дубок в первые дни войны и за время своего партизанства и никогда не терял головы. Но роль, которую ему довелось выполнять теперь, поразила его до того, что он вначале немного растерялся и никак не мог освоиться с ней. Он покрикивал на девчат, на женщин, ежеминутно нарушавших порядок в пути, выходивших из колонны, отстававших. Хотел показать конвойным полицаям, что и он не лыком шит, что и он не кто-нибудь, а тоже опытный полицай, хорошо знающий свое дело.

Но порой им овладевала вялость, апатия, он шел безразличный ко всему, что происходило на дороге. Конный полицай с хриплым, простуженным голосом налетел на него:

— Не лови мух, поворачивайся, да смотри мне!

— Смотрю, смотрю, отцепись!

От конного не отставали и четыре пеших полицая. Они подгоняли людей прикладами винтовок, грубо ругались и приставали к девчатам с такими разговорами, что группа женщин не выдержала, возмутилась:

— Что вы, поганые души, вытворяете? Вас поставили, вот и караульте нас, а не цепляйтесь, как собаки…

— Молчать! — вихрем налетел конный полицай и угрожающе лязгнул затвором автомата.

Наконец подошли к деревне. Уже стемнело. Конный остановил колонну, послал одного полицая в разведку.

Вскоре колонна шла по тихой, безлюдной улице. Кое-где светились скупые огоньки коптилок, но и те погасли, когда жители увидели на улице необычную колонну. Опытный глаз мог заметить осторожное движение на огородах, загуменьях. Каждый, кто подпадал под закон об обязательной работе, увидев полицаев, торопился спрятаться от хапунов.

Было уже совсем темно, когда колонну загнали в большую колхозную конюшню, стоявшую на краю деревни.

Конный полицай сам осмотрел конюшню и, оставив возле нее Дубка, его товарищей и еще одного полицая, строго приказал им:

— Главное — стерегите эти ворота. Конечно, и за другими наблюдайте. Если что такое — стрелять. Часа через три вас сменим. По очереди можете заходить в хату погреться…

Конвойные разместились в небольшой хате рядом с конюшней. В печи ярко пылали дрова — полицаи сломали ближайший забор. Зашипело сало, и четыре полицая уселись за стол ужинать.

И пошла за столом работа. Первые стаканы самогона разогнали дремотную сонливость, сморившую фашистских служак в теплой хате. Беседа полицаев затянулась. Вспоминали разные происшествия, приключения. Старший разлегся на лавке, сладко позевывал.

— А что вы думаете, хлопцы, — нигде не найдешь такой хорошей работы, как у нас. Все тебя боятся, смотрят на тебя со страхом и, можно сказать, с уважением. Такую высокую власть редко кто имеет. Правду я говорю, хлопцы?

— Святую правду, начальник!