Незабываемые дни

— Если бы я силком. Я добром хочу. А он, видишь ты, каким боком ко мне повернулся… Я, конечно, не прощу ему, еще припомню ему те яичницы, если не будет по-моему. Разве вот ты поможешь мне в этой беде, а потом я справлюсь с ним. Я уже взялась было за него. Так что ты думаешь? Это же не человек, а убивец, он же на мою жизнь посягает… Ну, чего ты глаза выпучил, Мирон? Он же в самом деле, этот хулиган твой, обещал меня и Гарпину жизни решить. Так и сказал, разбойник: если, говорит, от меня не отцепитесь, пущу вас с дымом, с пеплом на ветер.

— Ну, ну, ну, тетенька, ты уж, сдается, перехватила немного. Такой хлопец — и чтоб на хорошего человека руку поднял?

— Конечно, мне, несчастной женщине, ты не поверишь. Кто же мне, кроме тебя, поверит? Разве для этого я шла к тебе? Ты хоть соседей моих спроси, как он вчера чуть мою хату не сжег.

— Как это — чуть не сжег?

— А так… Ну, поссорилась я немного с ним, а он что ты думаешь? Аж рассказывать и то страшно. Висел на штакетине горшочек у меня такой ладный. Он, ни слова не говоря, берет этот горшок со штакетины, ста» вит его на землю, потом что-то кладёт под него — и спичкой чирк. И боже мой милостивый, как бахнет, аж стекла задрожали. От горшка и следа не осталось: только дым — сизый-сизый,— так дугой и перевязал полнеба. Сомлели мы все, еле на ногах стоим. А он глянул на нас злой и говорит: «Если не отцепитесь от меня, то же будет и с вами и с вашей хатой. И косточки ваши в небе рассыпятся».

Мирон глянул на тетку Матруну и, еле сдерживаясь от смеха, проговорил, однако, серьезно и строго:

— За такое хулиганство мы его, тетка Матруна, по головке не погладим. Обещаю тебе взгреть его за такие вещи как следует.

— Сделай, родной, сделай. Прикажи ему, этой заразе, чтобы с людьми по-человечески обходился.

— Прикажу, тетка Матруна. Все у тебя?

— Пожалуй, что и все… Ну, так спасибо тебе, Мирон Иванович. Обнадежил ты меня, на ноги поставил. Всего доброго тебе, прощай!

— Прощай, тетенька, прощай! Кланяйся там в деревне всем знакомым.

И Матруна повернулась было уже к двери. Но, вспомнив еще что-то, вернулась обратно.

— А знаешь что, Мирон Иванович?

— Видно, не знаю…

— Ты его очень уж не наказывай. За горшок, конечно, взгрей, и пускай он, ирод, такой же мне вернет. Ну а за яичницу… что ты возьмешь с него, да я и сама с этой яичницей к нему подкатывалась. А может, хлопец еще и за ум возьмется? Всякое бывает. Так ты итого бездельника не очень наказывай, холера его возьми, горшок чертов, не им же на свете живем. Ты вот что прикажи ему, как его командир. Пусть он, зараза, лучше женится по-хорошему… Зачем нам ссориться?

— Так он и в самом деле, может, обидел Гарпину?

— А боже мой, я, может, и рада была бы, если бы он обидел, мне тогда легче было бы с ним расправляться. А то ведь нет причины. А ты по-командирски отдай приказ,— может, он и послушается…

— Отдам, тетенька, отдам, хотя за результат не ручаюсь, эти дела не совсем под моей командой.

— А ты попробуй, ты все можешь! — упрашивала тетка Матруна.

— Попробую… А что выйдет, посмотрим… Да, вот что хотел я сказать вам, тетка Матруна…

Задумался на минуту Мирон, как бы получше подойти к ней, как бы ее неукротимую энергию направить на хорошее дело. Давка он знал тетку Матруну, которая иногда такие дела творила, что слава о ней шла по всему району. Давным-давно верховодила она всеми женщинами в районе, когда ходила в женских делегатках. Организовывали колхозы — и тут она не была в стороне от дела. А когда шла война в Испании, она так организовала сбор вещей для испанских детей, что для перевозки потребовался чуть ли не целый вагон, и ее тогда фотографировали, портрет поместили в центральных газетах. Вот она какая, тетка Матруна! Только после смерти мужа как-то отошла от общественных дел, зарылась в своем хозяйстве, в семейных мелочах. А кто виноват в этом? Известно кто… Перестали интересоваться ею, забыли. Незадачливый женорганизатор провалил всю женскую работу, растерял актив, больше о бумажках заботился, чем о живых людях. Частично был виноват и он, как директор лесопильного завода, на котором когда-то работал ее муж.

— Вот я хотел попросить тебя об одном деле, не знаю только, согласишься ли ты…— проговорил Мирон, отрываясь от воспоминаний.

— Говори, говори, какое у тебя там дело.

— Скажу, давай только наведаемся с тобой в наш госпиталь.

— Что же, сходим…— согласилась тетка, польщенная таким приглашением. Наконец она могла показать этой «лесной душе», что тетка Матруна не кто-нибудь, что сам командир говорит с ней, как с близким человеком, ведет ее свое хозяйство показывать. Пускай чертова борода научится, как с женщинами обращаться.

Они зашли в две хаты, в которых лежали раненые и больные. Мирон говорил с доктором, расспрашивал раненых об их лечении. И тетка Матруна вставляла кое-где свое слово, набросилась на доктора, что простыни были на некоторых постелях очень заношенные, старенькие, заплата на заплате.

— Других нет, где же ты их в нынешнее время найдешь,— оправдывался доктор.

— Как где? Собрать нужно, по людям…— возмутилась тетка.