Незабываемые дни

Когда работа по установке мин была окончена, Дубок получил приказ немедленно явиться к батьке Мирону. От него он получил новые инструкции: перебраться на другое место по реке, чуть ли не под самый городок, и там обосноваться на некоторое время. Новое задание не имело ничего общего с минным делом. Были произведены и некоторые изменения в составе самой группы. В нее вошли самые ловкие пловцы. А некоторые для маскировки вооружились еще косами и граблями —«в том месте, куда они отправлялись, шел сенокос.

16

Больше месяца Слышеня прикован тяжелой болезнью к постели. После того как пролежал он холодную апрельскую ночь в земле-могиле, началось тяжелое воспаление легких. Он был еле жив, когда партизаны, случайно наткнувшись на него, доставили в свой отряд. Никто не мог добиться от больного, что он за человек, откуда и при каких обстоятельствах ранен.

Слышеню положили в партизанский госпиталь. Почти две недели его считали безнадежно больным. Но хороший уход сделал свое дело, и постепенно, день за днем, положение его стало явно улучшаться. На его серых, землистого цвета, щеках появилось нечто похожее на румянец, он перестал бредить, а в конце четвертой недели впервые его взгляд стал спокойным, осмысленным. Слышеня внимательно осмотрел стены госпитальной комнаты — это была обыкновенная крестьянская хата. В углу небольшой столик, возле которого дремала сидя женщина в белом.

Вскоре первый солнечный луч несмело пробился в хату и призрачным золотом расплылся по всему, что. попалось ему на пути.

Наступало утро. За окном неистово защебетали ласточки. Где-то голосистый петух, не жалея сил, прокричал «ура» наступающему дню, и ему отозвалось с полдесятка его коллег.

И как-то посветлело на душе у Слышени, будто кто-то бросил туда кусочек солнечного золота, блестевшего зайчиками на стене.

«Раз петухи поют, значит, немцы далеко…» — почему-то мелькнула мысль. И Слышеня начал внимательно присматриваться ко всему, что впервые увидел в этой комнате. Он силился вспомнить обстоятельства, при которых попал сюда. И не мог вспомнить. Помнил только апрельский вечер и солнечное апрельское утро, много-много солнца, в светлых лучах которого купался жаворонок со своей песней, а затем были холодная ночная сырость в поле и сугробы подтаявшего снега в лесу, под елками, под которыми он чуть не замерз.

А петухи снова перекликались где-то за окном, или на улице, или где-то на лесной поляне в партизанском лагере. Почему в партизанском? А может, это полицейский гарнизон? Там, где много полицаев, тоже могут быть петухи, их не отбирают немцы у своих слуг. И Слышеня, которому так хотелось говорить, обменяться с соседом по топчану своим первым словом, притих, чтоб быть среди этих больных совсем незаметным и до поры до времени не дать им узнать, что он начал оживать, что он сидит, слышит, понимает все.

А кругом уже все пробуждалось. Слышеня жадно наблюдал за всем. Наблюдал и думал: сколько же он пролежал здесь? И, глянув еще раз в окно, удивился: «Какой же я недогадливый…»

За верхним стеклом окна слегка покачивались ветки плакучей березы. Слышно было, как шелестит листва, будто переливаясь на солнце. А тогда, в то памятное утро, деревья были еще совсем голые и только с обрыва свешивалась в яму веточка вербы, вся в теплых, золотисто-желтых почках.

«Много, однако, прошло времени с того утра…» А за спиной уже перешептывались больные. Кто-то громко сказал:

— Подымайся, слабосильная команда!

Тоненько зазвенели пузырьки на столе, и женский голос испуганно проговорил:

— Ах, боже мой, так проспать!

— А ты спи, не обращай внимания…

— Что ты, что ты, хлопец, пора и термометры ставить.

Почти все уже проснулись. За спиной у Слышени полушепотом разговаривали его соседи.

— Понимаешь, во сне бобиков видел…

Слышеня прислушивался и чувствовал, как становилось теплей на душе. Сомнений быть не могло, он попал к своим, к партизанам. Слышеня перевернулся на другой бок, хотел спросить о чем-то своего соседа, но почувствовал такую острую боль в боку, что все как бы расплылось в желтом тумане, и на несколько минут он потерял сознание.

Когда он снова начал различать звуки, то снова увидел палату,— так назвала эту хату обладательница женского голоса. И сразу же заметил ее возле себя. Это была молоденькая девушка со светлыми, золотистыми косами, которые, казалось, горели на солнце. У девушки был такой забавный вздернутый носик, что хотелось прикоснуться к нему. На свежем, пухлом личике, от которого, казалось, веяло холодком утренней воды, кое-где разбросаны были редкие золотинки веснушек. Ее руки ходили быстро-быстро.

«Что она делает со мной?» И тут же он увидел в ее руках бинт. Только теперь Слышеня понял, что лежит забинтованный. Девушка осторожно, но решительно приподняла его, сняла бинт и, промыв рану, смазала ее чем-то таким жгучим, что у Слышени набежали слезы и он еле слышно сказал:

— Ах, как жжет…