Незабываемые дни

Постебунчик в последнее время чувствовал себя героем. К нему подлаживались хлопцы, спрашивали, когда будет очередной самолет, обращались с просьбой поскорей отослать письма. И хотя сам он их не отсылал, а только собирал и передавал в штаб, однако всегда отвечал:

— Да уж постараюсь, хлопец, чтоб твое письмо долетело первым в Москву.

У Постебунчика можно было раздобыть и хорошую закурку. Летчики лично подарили ему несколько пачек такого табака, которым уже год не пахло в этих местах. Одним словом, Постебунчик пошел в гору. Сам дед Пранук во время приятельской беседы признался ему в лучших своих чувствах.

— Мы с тобой, брат, нужные люди, без нас не обойдешься. Я самого Василия Ивановича вожу, ну и ты важными делами занимаешься. Что, брат, ни говори, а с этими самолетами надо отвагу иметь.

— Правильно говоришь, дед…

— Ты ведь и сам прилетел и прыгал с парашютом. Это не каждый может. На что уж я человек не боязливый, а с парашютом прыгать, видно, не смог бы.

— Если бы приказали, смог бы!

— Разве что если приказали! А можно ли, брат, с этим самым парашютом назад прыгнуть, ну, скажем, с земли и опять в самолет?

Постебунчик бросил на деда иронический взгляд, но ответил совершенно серьезно:

— Этого, дед, сделать нельзя. Наука до этого еще не дошла. Да это было бы против природы. Скажем, как ты камень ни подбрасывай вверх, он все равно вниз полетит, потому что все к земле притяжение имеет.

— Относительно природы ты мне не говори. Вот возьми человека: от природы он не воробей, летать сам по себе не может, потому что без крыльев и большое к земле, как ты говоришь, притяжение имеет, ну, конечно, смотря по комплекции. А вот взял да и выдумал он машину и летает себе так, что будь здоров. Человек, если захочет, может и против природы пойти. Как ты смотришь на это? Ты ведь большие науки проходил и даже с парашютом отважно прыгал.

— Вот что, дед! — отозвался Постебунчик.— Брось ты об этих парашютах толковать. Мне эта отвага боком вышла, я теперь на парашюты и смотреть спокойно не могу, головокружение начинается.

— Что ты говоришь?!

— Вот тебе и что ты… К тому же сдается мне, что ты просто надо мной насмехаешься с этими парашютами.

— Ну чего ты разошелся, как моя Палашка… Я же для науки спрашиваю, а ты злишься. Лучше давай зайдем к Палашке, обещала драниками угостить.

Постебунчик неуверенным движением руки потеребил бороду.

— Драники, говоришь? Что ж, сходим. Нарушенный мир был снова восстановлен, и оба приятеля медленно зашагали к штабной столовке, надеясь на хорошее настроение тетки Палашки. От нее узнали, что сегодня в штабе судят важного шпиона, которого забрали в отряде Свистуна.

— Откуда тебе это известно?

— А это все знают. Вон и хлопцы говорили, что недавно повели его, ирода, в штаб.

— В таком разе давай поскорей, Постебунчик,—; может, и мы там какие-нибудь новости услышим.

— Да подожди ты, дед! Только что сюда тащил, а когда сели за стол, тебе опять не терпится, спокойно посидеть не можешь.

— Ты не серчай, братка, за мой характер. Очень уж неспокойный человек я, хочу на все своим глазом глянуть, и на хорошее и на плохое.

18

В штабе действительно шел допрос Збыневского. Были тут работники штаба и все члены обкома. Збыневский всячески старался придать себе вид напрасно обиженного, пытался держаться независимо, с достоинством. Как только привели его, он обратился к Соколичу с взволнованным протестом:

— Я не думал, Василий Иванович, что вы, уважаемый человек и коммунист, можете допустить такое издевательство над членом партии, над инвалидом.

— Одно могу вам посоветовать: говорите правду, никакая ложь вам не поможет. Рассказывайте обо всем, особенно о последних месяцах вашей работы у…«немцев.

— Простите, я, может быть, не понял вас: у каких немцев?

— У фашистов, у гитлеровцев.

— Если вы говорите подобные слова, мне трудно защищать себя от издевательства, от таких тяжелых оскорблений. Что ж, буду рассказывать. Но о чем рассказывать?.. Человек я маленький, и служба моя до войны была маленькая. Работал я бухгалтером в областном земельном учреждении, вы же были, Василий Иванович, непосредственным начальником нашим в области…

— В партии были?

— Я и теперь член партии.

— Почему вы не эвакуировались вместе с учреждением?

— Не мог. Был в командировке в то время аж под самым Белостоком. Пока добрался оттуда, Минск уже был занят фашистами.

— Почему не пошли в партизаны?

— Какой из меня партизан, если я калека?

— Чем вы занимались во время оккупации?

— А всяко приходилось. Была кое-какая работа в городе, потом потащился в эти места. Сестра у меня здесь одно время учительствовала, ну, надо же как-то жить. У нее месяц побудешь, потом куда-нибудь к знакомым на недельку.

— Назовите знакомых, у которых вы проживали.

— Ну… Иванов, из-под Слуцка.

— Это комиссар отряда, убитый провокаторами?

— Да, он погиб, хороший был человек. Збыневский назвал еще с полдесятка людей, или погибших в боях с немцами, или замученных в фашистских застенках.

— Может, из живых кого-нибудь припомните?

— Где тут вспомнишь.

— В минском подполье вы были?