Незабываемые дни

— «Хорошо, мы учтем ваш протест. Чем объяснить ваше бегство из Минска в самый тяжелый для организации момент, когда каждый подпольщик должен был мобилизовать все свои силы на борьбу с провалами, за спасение организации?

— Видите, дело здесь очень простое. Когда начались массовые провалы, мне предложили временно покинуть город, чтобы некоторое время переждать где-нибудь в партизанском районе и наладить постоянные связи с партизанами. И не мне только предложили, а и некоторым другим товарищам из актива.

— Назовите их.

Збыневский долго медлил, пока не назвал несколько имен.

— Так эти же товарищи все погибли.

— Да… Они не успели выбраться из города.

— Теперь скажите, кто предложил вам покинуть город?

Збыневский снова назвал несколько человек, которые были или публично повешены, или погибли в фашистских застенках.

— А на товарищей, которые остались в живых, вы не можете сослаться?

— К сожалению, из людей, с которыми приходилось мне работать, никого теперь не осталось…

— Та-ак… Теперь ответьте нам еще на один вопрос. Вам, члену Военного совета, предложили оставить город. Вы оставили его. Перебрались в район. И не просто в район, а в зону размещения основных партизанских сил, которыми, по существу, непосредственно руководит обком партии. Чем же объяснить, что за полтора-два месяца, а может, и более, вы, член горкома, член Военного совета, так и не могли наведаться в обком или хотя бы дать знать о себе?

— Видите…— явно растерялся Збыневский,— иногда бывают такие, как бы точнее сказать, непредвиденные обстоятельства, которые могут поставить человека в весьма и весьма неудобное положение. В таком положении нахожусь теперь и я. А эти обстоятельства такого деликатного характера, что о них просто стыдно говорить. Но я должен сказать… Искренне должен признаться, что я проявил с самого начала обычное малодушие. Отсюда все и началось. Дело в том, что после некоторых событий Военный совет приобрел такую недобрую, такую скверную славу, ну… его стали называть и советом предателей, и гнездом провокаторов… что…

— Правильно люди называли!

— Ну вот видите! После этого стыдно было признаться кому бы то ни было, а тем более обкому, что Ты был членом совета. Я думал: ну, поживу здесь где-нибудь незаметно, тихо, спокойно. А там время проверит все события, все факты, все станет на свое место. Да, я проявил малодушие, в чем искренне признаюсь вам и прошу меня простить.

— Все?

— Все… Больше мне нечего сказать в свое оправдание, в чем клянусь вам своей партийной совестью…

— А вы не торопитесь со своими клятвами и не разменивайте на эти дешевые клятвы свою совесть.

— Чего вы хотите, наконец, от меня? Вам хочется, чтобы я назвал себя шпионом, провокатором, предателем или кем иным?

— Мы хотим, чтобы вы назвали себя тем, кем вы на самом деле являетесь. Вы слыхали выдержку из немецкого документа, где пишут и о вас?

— Слыхал. Конечно, их разведка может пронюхать, где теперь находится один из членов бывшего Военного совета…

— Я должен разочаровать вас: они вспоминают вашу особу не только как члена бывшего совета, а как специального резидента, возглавляющего целую паучью сеть разной фашистской дряни.

— Боже мой, что я слышу! Что вы, наконец, выдумываете…

— А вы не волнуйтесь! Я вот прочитаю только один абзац.

— Это совсем лишнее. Мало ли что могут написать фашисты о честном человеке. Сколько было таких провокаций за последнее время…

— Мы в провокациях умеем разбираться. А я вас спрашиваю: с какого времени вы начали работать на фашистов?

— Я не могу, поверьте, я не имею права, ни морального, ни какого хотите, отвечать на такие унизительные вопросы. Делайте со мной что хотите.

В это время за дверью штабной землянки послышались голоса, отдельные возгласы «ура», топот ног.

— Что еще там случилось? — нетерпеливо спросил Соколич и встал из-за стола.

Ординарец только хотел было открыть дверь, посмотреть, как порог землянки переступил человек, которого менее всего ждали люди, сидевшие здесь. Многие из присутствующих будто оцепенели от неожиданности. Только Бохан смотрел на всех спокойно да навстречу вошедшему стремительно бросился Соколич, заранее простирая руки для объятий. А Слышеня — это был он — внимательно осмотрелся и тихо проговорил, обращаясь ко всем:

— Ну вот, товарищи, опять я с вами! Добрый день!

Его схватил в крепкие объятия Соколич и на какую-то минуту закрыл собой исхудавшее, землистое лицо Слышени, запавшие глаза, всю его фигуру.

Оцепенение первых минут неожиданной встречи прошло, уступив место такому оживлению, что казалось, вся землянка пошла ходуном. Обнимали, жали руки, целовались.