Незабываемые дни

— Он не понимает! Он разыгрывает предо мной невинную девочку! Он не видит, что вся его информация пошла облезлой собаке под хвост…

Командующий долго ругался, брызжа слюной и размахивая руками. Наконец угомонился немного и голосом, не допускающим возражений, категорически заявил:

— Вы служите большевикам, господин Цайт! Да, да, большевикам! Я вынужден буду арестовать вас, если в ближайшие дни не смогу убедиться в ином. Что? — грозно глянул он на Цайта, хотя тот и не задавал никаких вопросов.

Цайт, бледный от унижения, от гнева, все же сохранял сдержанность.

— Я только хотел бы узнать, господин командующий, каковы причины такого тяжкого обвинения? Я служу великой Германии и моему фюреру, и никто до сих пор не имел оснований сомневаться в этом…

— А вот я сомневаюсь… Да, сомневаюсь! Ваша информация, почтенный господин Цайт,—командующий изменил немного тон,— стоит мне нескольких дивизий. Понимаете, не-скольких дивизий! Это тысячи погибших по вашей милости солдатских жизней, сотни потерянных офицеров. Я не говорю уже о потерях боевой техники. Я не говорю вам о срыве боевых операций, что может при некоторых обстоятельствах превратиться в дезорганизацию всего фронта. Понимаете вы-ы — фро-о-нта, за который я отвечаю перед фюрером головой.

— И все же, господин командующий,— осмелился снова спросить Цайт,— я не понимаю, при чем тут моя информация?

— Вы видели его? — спросил с раздражением командующий, хотя в кабинете, кроме них, никого не было, кто мог бы видеть Цайта.— Понимаете ли вы, что ваша информация уже недели две, если не больше, превратилась в дезинформацию. Она делается в интересах Советов, и мы понесли большие потери, поверив ей…

— Но ведь до сих пор моя информация никогда не подводила ни вас, ни главной ставки?

— Вот именно: до сих пор. А теперь подводит. Они оба некоторое время молчали, и каждый думал о своем. Командующий искоса глянул на Цайта, внимательно присмотрелся к нему, будто впервые увидел. Он знал, что Цайт кроме внешней, зафронтовой разведки занимается и разведкой внутренней, следит за партизанами. Но не это интересовало его. Были у него кое-какие данные, свидетельствовавшие, что Цайту поручена и внутривойсковая разведка, наблюдение за старыми, кадровыми офицерами бывшего рейхсвера, в том числе и за ним, командующим, за его оперативными делами. Вот почему в голову лезла неотвязная мысль: стоит ли ссориться с человеком, который, по существу, был глазами и ушами Гиммлера, а через него и самого Гитлера, хотя официально и не числился в гестаповских чинах. Может, эти соображения и привели к перемене тона разговора, который стал значительно мягче.

— Что же будем делать, уважаемый Цайт? — сравнительно ласково спросил командующий.

— Думаю проверить всю мою сеть, господин командующий. Возможно, кое-где произошли провалы. Нужно произвести некоторые изменения во всей системе…

— Что ж, действуйте. А на меня, старика, не обижайтесь, если я сказал что-нибудь лишнее…

Они мирно разошлись, и нужно сказать, что Цайт остался доволен концом разговора. Могло быть значительно хуже.

Несколько дней просидел он на радиостанции. В назначенное по графику время вызывал свои агентурные номера и лично принимал от них информацию. Самыми разными способами, известными только ему и его агентам, он старался прощупать со всех сторон каждую свою далекую точку. Все казалось нормальным, особенно когда он связывался с самыми молодыми и неопытными еще агентами.

Куда больше сомнений принесла ему перекличка с самыми лучшими его агентами, особенно с его старым, испытанным резидентом. Был он родом из Берлина и всегда был рад услышать какую-нибудь весточку от семьи. Цайт делал иногда для него исключение и изредка передавал ему короткую семейную информацию по письмам, которые семья агента присылала лично ему, Цайту. И вот этот агент вел себя теперь совсем непонятно. Когда Цайт передал ему привет от Марты, его жены, тот спросил совсем не к месту:

— От какой Марты?

И только через минуту, видимо спохватившись, добавил:

— О, спасибо, сердечное спасибо вам, господин Цайт,

— Вы ошалели там? — гневно отстукал прославленный разведчик, которого агентура никогда не называла по фамилии, а тем более в эфире.

И оттуда, издалека, отстукали:

— Чего вы злитесь?

Он вызвал еще несколько лучших из лучших своих агентов. И тут наконец убедился в своем действительном поражении. Из одних пунктов совсем не отвечали ни на какие вызовы. Из других отвечали явно не его люди. В некоторых он сам начал сомневаться и уже не верил ни одному их донесению. В добавление ко всему было получено и такое сообщение:

«Чудом спасся от ареста. Перебрался на новое место, жду распоряжений».

В правдивости этой передачи трудно было сомневаться.