Незабываемые дни

— Я, господин Цобст, переспрашивала, правильно ли поняла их слова…

И снова тот же парень, который произнес такие страшные для нее слова, не смолчал. Мешая русские слова с немецкими, он выкрикнул Цобсту:

— Ты не верь ей. Она врет, щадя твое ухо, пес…-И, старательно подбирая слова, он все доказывал

Цобсту, что именно он, Цобст, является не кем иным, как псом, что это было сказано еще раньше, да вот его холопка неправильно переводит, а потому они требуют другой переводчицы…

Цобст выслушал все это спокойно, ни одна черта его лица не изменилась, только голос приобрел несвойственные ему торжественные нотки.

— Что это все означает, уважаемая фрейлейн? Она немного растерялась, не зная, как держаться при таких обстоятельствах. Взвешивая каждое слово, стараясь говорить как можно спокойней, она ответила:

— Я перевожу правильно, и каждое их заявление передано вам точно.

— Однако же они протестуют. Они говорят, что вы опускаете целые слова.

— Не могу же я, господин Цобст, переводить слово в слово. Наконец, существуют и непристойные и оскорбительные слова, я не могу переводить их все. Вы должны считаться с тем, что я женщина…

— Меня совершенно не интересуют ваши соображения о деликатных вещах. Вы выполняете служебные обязанности и постарайтесь, пожалуйста, быть аккуратной и пунктуальной при переводе.

— Я вам сказала…

— А я вам приказываю!

— А я не каждый приказ ваш могу выполнить…

— Вы хорошо знаете, что должны выполнить любой мой приказ.

— Ну знаете…

— Еще раз напоминаю вам о служебных обязанностях. Начинайте работу.

— А я не буду.

— Выведите их! — строго приказал Цобст конвоирам.—А мы с вами поговорим… Я думаю, мы поймем друг друга.

Но понять друг друга они все же не смогли. Конечно, господин Цобст мог применить самые крутые меры по отношению к ней, если бы она была обычной переводчицей. Он показал бы ей, к чему может привести непослушание начальству. Но тут имелись некоторые обстоятельства, и господин Цобст не мог не учитывать их. Хотя работал он в школе недавно, однако хорошо знал, что эта капризуля пользуется не только симпатией, но и исключительным доверием самого шефа, который был, по существу, больше чем бог для Цобста. Поэтому он, хотя и не обладал таким качеством, как деликатность в отношениях с людьми, а тем более с такими существами, как женщины, все же постарался быть по-своему деликатным. И он начал свой разговор с ней о дисциплине с того, что высказал свое искреннее восхищение дружбой людей вообще, а потом перешел к приятельским отношениям Цайта и Веры.

— Я, знаете, так рад, так рад, что мой уважаемый начальник с такой глубокой симпатией относится к вам и что вы отвечаете ему надлежащими чувствами… Но…

— Оставьте меня! — сквозь слезы гневно крикнула Вера'.

— Ну, не волнуйтесь… я сейчас принесу воды.

— Идите отсюда, грубый вы человек!…

— Да что вы…— Цобст бросился утешать девушку, схватил ее за руку, чтобы дать ей стакан воды.

Но стакан выпал из рук Цобста, и вся вода выплеснулась ему на грудь. Девушка уже не говорила, а кричала на всю контору:

— Вон, вон отсюда, негодяй!

Смущенный Цобст совсем растерялся. А тут, к его стыду, прибежали и другие работники конторы, посмотреть, что тут делается. Цобст с бранью набросился на них, выгнал из комнаты и, ссутулившись, поплелся и сам вслед за ними. Допрос нельзя было продолжать, другого переводчика под рукой не было, и разозленный Цобст приказал под вечер отвести арестованных в городок и сдать их в СД, так как не хватало людей обеспечить специальную охрану арестованных в самой школе.

Как стало известно поздно ночью, из арестованных, посланных в СД, троим удалось убежать во время конвоирования, двое были убиты. Убит и один конвоир, у которого беглецам удалось выхватить автомат. В ту же ночь троим человекам удалось убежать из самой школы.

Цобст пережил ночью и другие неприятности.

В единственном окошке его комнаты не осталось ни одного стекла. Бросали, видно, камни, обломки кирпичей и разный другой подходящий материал.

Сам Цайт, узнав на следующий день о всех этих событиях, сказал Цобсту, когда они остались одни:

— Я не могу положиться на вас, старый дурак. Достаточно мне отлучиться на день-два, как вы готовы развалить всю школу…

Презрительным взглядом окинул он угрюмую фигуру Цобста, тот долго оправдывался.

— Ладно, идите…

У Веры он спросил:

— Может быть, этот осел чем-нибудь обидел вас, может быть, он говорил вам какие-нибудь гадости?

— Было бы несправедливо, если бы я сказала это. Просто он груб до невозможности и совсем не понимает, что я хотела ему только добра, не переводя некоторых оскорбительных слов по его адресу.

И она рассказала ему о своей стычке с Цобстом.

— Ну, бросим эту неприятную тему. Он ведь известный старый солдафон, может допустить и нетактичные вещи. Поедем лучше искупаемся.