Незабываемые дни

Цайт побледнел, механически потянулся рукой к кобуре, но вовремя спохватился — не такие уж они, видно, дураки, чтобы отдавать с патронами пистолет. Да и много ли сделаешь с пистолетом против автоматов?

Стараясь быть спокойным, делая вид, будто его ничто не удивляет, но с явной дрожью в голосе, Цайт торопливо спросил хлопца, которого так искренне и много раз благодарил сегодня:

— Что это значит?

— Только то, что вы видите…

— Кто вы, однако? — осипшим уже голосом спросил он.

— Думаю, вы сами уже догадались, но удовлетворю ваше любопытство: перед вами партизаны.

Вейс так захлопал своими белесыми веками, что казалось, будто на каждый его глаз село по мотыльку. Цобст сжался весь и обеими руками ухватился за конскую гриву. Цайт резко соскочил с коня и замахал руками, как мельница крыльями во время хорошего ветра.

— Я не позволю! Вы ответите за эту диверсию!

Но ему приказали снова сесть.

Кони тронулись с места, мелко застучали копытами, взбираясь на глинистый пригорок. На минуту блеснула зеркальная гладь вечерней реки, кое-где затянутой белыми покрывалами тумана. Еще раза два можно было увидеть близкий отсюда город. На розовом небосклоне вырисовывались, словно вычерченные чьей-то могучей рукой, темные фермы железнодорожного моста. А лошади шли, не торопились. Обходили болотца, перебирались вброд через какие-то речушки, ручьи, канавы. Стукнувшись лбом о толстый ореховый сук, Цайт вдруг как бы оцепенел, затем судорожно схватился обеими руками за карманы мундира. Пощупал один, второй, залез всей ладонью во внутренний.

Дальше он ехал с видом человека, попавшего на свои собственные похороны.

Спустя два-три часа Дубок доставил пленных в лагерь отряда. Ловко отрапортовал батьке Мирону, специально вышедшему из землянки, чтобы посмотреть на пленных. Пока готовили для них помещение, Мирон пригласил в землянку Веру.

— Ну, поздравляю тебя с победой, молодчина! А теперь не стоит тебе оставаться с ними с глазу на глаз. Отдыхай пока здесь, а я пойду кое о чем распоряжусь.

5

Когда Игната ввели в просторную комнату, в которой за школьным столом сидел молодой еще полковник, он подумал, что теперь уже недолго остается до того, чем кончается каждая человеческая жизнь. Он многое передумал за короткое время, проведенное в гарнизоне, затем в дороге. И ему казалось, что повзрослел он за это время. Уже не беззаботный юноша стоял перед столом, за которым сидел чужой, враждебный ему человек, такой далекий от всего, чем жил, 6 чем мечтал, чего ждал, на что надеялся Игнат.

Сколько мыслей пронеслось в голове Игната, пока полковник тихонько говорил с другим молодым офицером, видимо адъютантом, пока он не отослал двух конвоиров, не спускавших с Игната глаз и державших его за развязанные руки. Затем полковник отослал и адъютанта, и они остались вдвоем.

«Видно, решил начинать с уговоров. Знаем мы вас и все ваши способы навылет…» — подумал Игнат, весь внутренне сжимаясь, будто стальная пружина.

Он стоял настороженный, с плотно сжатыми губами, с суровым выражением лица, черты которого за последнее время заострились. Глаза немного запали, но огоньки в них не погасли.

Полковник придвинулся ближе к столу, повернулся лицом к Игнату. Лицо у него смуглое, с черными как угли глазами. Что-то похожее на легкую улыбку промелькнуло в них, так, по крайней мере, показалось Игнату,—и полковник заговорил с ним. Заговорил по-русски, как-то по-особому выговаривая слова.

— Садись, бери стул и садись! — сказал он ровным и спокойным голосом.

Игнат не ждал таких слов и от неожиданности растерялся.

— Мы можем и постоять, господин полковник…

— А ты знаешь и военные чины?

— Видели… Попадались нам всякие… — Так ты садись все же…

«Ишь ты, мягко стелет, гад, да жестко спать будете—невольно подумал Игнат, но взял стул и, быстро глянув на окна, присел. Мелькнула еще одна мысль: «Вот садану этим стулом, если что-нибудь такое, по голове, из тебя и дух вон, гитлеровская лисица… А тем временем все быстрей кончится…»

А полковник спрашивал:

— Партизан?

— Вы же сами знаете…

— Да, знаю. Эшелон хотел на воздух пустить?

— Да, хотел… и пустил бы, если бы не помешали…;— Как же зовут тебя?

— А вам не все равно?..

— Ты не бойся. Я ведь знаю твои мысли: вот, думаешь, начнет, гад, расспрашивать: имя, фамилия, из какого отряда, да кто командир, да сколько винтовок и автоматов, да где лагерь, да где Соколич находится.

«Ишь, гад, какой ход выбрал… и откуда он только о Соколиче знает… Не такое уж хитрое дело разгадать некоторые мои мысли. Но куда повернет, лисица, куда она клонит? Конечно, чтобы сбить меня с толку. Нет, не удастся тебе это, не удастся… Ты мне зубы не заговоришь…» — подумал Игнат и ответил:

— Никакого Соколича я не знаю, а мысли мои вас не касаются.

Полковник улыбнулся, хитро прищурил глаз.

— Правильно отвечаешь. А имя свое ты мне все же скажи. О фамилии и о всем прочем спрашивать не буду.

— Ну, скажем, зовут меня Иваном, что это вам даст?