Разведчики из штаба Соколича утром следующего дня не принесли никаких утешительных вестей об Игнате. Они побывали и в деревнях, где стояли гарнизоны железнодорожной охраны, и в селе, где находился штаб дивизии. Одно стало ясно: Игната действительно привезли в штаб. По сведениям, полученным от жителей села, четыре солдата вели хлопца по улице и пошли с ним на дорогу и дальше на греблю. По рассказам очевидцев, пленный действительно был похож на Игната. И его, видимо, вели на расстрел,— в селе слышали, как стреляли на гребле, да и солдаты-конвоиры вскоре вернулись обратно. О расстреле оповещали и немецкие объявления, напечатанные на машинке на немецком и русском языках. Объявления эти были вывешены в селе, и разведчикам удалось сорвать одно и принести в штаб. Но в объявлении говорилось о каком-то партизане Иване, пойманном во время подготовки им диверсии на железной дороге. По справкам, наведенным почти во всех ближайших отрядах, никто из хлопцев в последние дни в плен не попадал, хотя были в этих отрядах десятки подрывников Иванов.
Соколич выслушал донесения и ничего не сказал разведчикам. A сам подумал: «Погиб хлопец».
Фамилия командира дивизии, подписавшего объявление, заставила, однако, Соколича задуматься.
Были у него некоторые соображения, имевшие отношение к этой дивизии. По донесениям разведки, командовал дивизией по охране железной дороги чешский полковник. На него и возлагал Соколич некоторые надежды, связанные с задуманной им операцией…
Теперь, прочитав знакомую подпись под объявлением, Соколич подумал: «Видно, не сварить нам каши с тобой, не того поля ты ягода».
Однако сомнения и догадки иного рода не покидали Соколича. У него имелось много проверенных сведений, свидетельствовавших о том, что командир дивизии! происходит из очень хорошей семьи чешских патриотов, что в районе размещения его дивизии не наблюдается ни тех зверств, ни того неудержимого грабежа населения, которые всегда совершаются там, где стоят немецкие части. Были и другие факты, говорившие в пользу полковника. Так, наблюдались случаи перехода к партизанам чешских солдат, причем двое из ню», присужденные к расстрелу за убийство немецкого офицера, убежали из дивизионной гауптвахты, и этому побегу, как знал Соколич по секретным данным разведки, непосредственно содействовал сам командир дивизий,
7
Когда Игнат проснулся, солнце стояло уже высоко в небе и сильно пригревало.
Осмотрелся, вытер пот со лба. Отодвинулся в тень, отдышался, прогнал последние остатки сна. Затем осторожно выбрался из своего убежища и, подойдя к кринице, жадно напился, припав к самой воде. Не было, казалось, на свете вкуснее питья, чем эта чистая и студеная как лед вода, принесшая сюда, под солнце, в духоту, всю прохладу земных недр.
Он сидел и любовался родником, следил, как в прозрачной воде кружились на дне песчинки, то опускаясь, то поднимаясь до самой поверхности, создавая нечто похожее на маленькие гейзеры. Песчаные гейзеры били непрестанно, но не мутили воды, до того чист и промыт был этот песок.
Если легкая рябь едва приметными кругами волновала поверхность воды на середине криницы, то по краям вода была тихая, спокойная. Игнат и увидел в ней свое отражение. Увидел, присмотрелся и отвернулся. Таким худым показалось лицо. Хорошо, что не мог он разглядеть в этом лесном зеркале черные круги под глазами, целые пряди седых волос, которые будто нарочно вклеил кто-то в его темно-русую шевелюру.
Он просидел на берегу озера час или два, изумленно созерцая лесной мир, будто видел все впервые. Его радовали и восхищали, как ребенка, и эта криница, и тихое-тихое, еле уловимое переливчатое журчание крохотного ручейка, выбегавшего из криницы. Радостной, светлой музыкой отзывался в душе спокойный гомон бора. Кажется, капельки голубизны пролились с небесной высоты — это цвели возле самой криницы незабудки. А в кустах ольшаника пестрели на солнце желтые и синие ирисы. Песчаный склон берега усыпали бледно-зеленые звездочки бессмертника вперемешку с желтыми, похожими на обычные цветы, и кустиками красно-лилового чабреца, такого душистого на горячем солнце. И сколько было еще разных цветов: синих, лиловых, ярко-красных. А вдоль берега млели на воде белые и желтые лилии, широко раскинув зеленые блюдца своих листьев.
Игнат невольно подумал: почему он прежде не замечал многое из того, что теперь воспринимается совсем по-новому, как впервые увиденное, впервые встреченное? Казалось, сильнее пахли травы и цветы, казалось, что-то новое слышал он в гомоне бора, в шелесте тростника…
Явившись в свой отряд, Игнат подробно рассказал обо всем, что довелось ему пережить. Он не знал причины своего избавления от смерти, а потому искренне говорил:
— А лихо его знает, почему оно так вышло…
И в его голосе слышались нотки явного самоосуждения: это же нужно, расстреливали — и остался жив… Конечно, люди могут подумать и что-нибудь нехорошее…
Эти нотки звучали и в его рассказе во время встречи с Соколичем. Тот крепко пожал Игнату руку.