Незабываемые дни

Попадались и совсем свежие следы войны. По ржаному полю прошло, видно, несколько танков: об этом свидетельствовали отчетливые отпечатки рубчатых гусеничных траков на влажной глинистой почве. Прибитые к земле стебли пожелтели и побурели. Танки прошли здесь совсем недавно, во время одного из налетов карательной экспедиции. По этим танковым стежкам часто прогуливались Пилипчик и Василек. Тут была самая короткая дорога к лесу, где начала уже поспевать земляника, да и, кроме земляники, у них было бесчисленное количество разных дел в лесу, куда бегали и другие дети.

Вера и Надя присели под огромной сосной, одиноко стоявшей на песчаном пригорке среди поля. Звенели пчелы. К их звону примешивался шелест сосны и тихий-тихий, едва уловимый шепот ржи. Согретая солнцем земля дышала лаской и теплом. И так хорошо было сидеть здесь и бездумно наблюдать, как переливается над полем трепетное марево, как в сизой дымке блекнут, растворяются яркие краски далекого леса, становясь светло-синими, прозрачными. И кажется, будто оторвалась от земли и, повиснув в воздухе, колеблется тонкая зубчатая полоска леса и неуловимо для глаз сливается с синевой неба.

Сердце Веры полнилось радостью, счастьем. Она сидела молча, боясь обычным словом нарушить ощущение радости жизни, красоты этого дня и возвышенный строй своих мыслей.

Первая заговорила Надя:

— Ну, рассказывай, Вера, мы так давно не виделись с тобой!

Вера, будто напуганная вопросом, ответила не сразу.

— А что рассказывать?.. И рассказывать, кажется, нечего. Ну, жила как в тюрьме, каждый день ходила как по острому лезвию. Потеряла уже всякую надежду снова встретиться и разговаривать с вами.

О чем только не переговорили они под старой раскидистой сосной. И о далеком будущем, и о минувшем, и о своем завтрашнем дне. Коснулись и своих личных дел. Вера прижалась к подруге, обняла ее, заглянула ей в глаза.

— Как я завидую тебе, Надечка! И завидую, и желаю много-много счастья. Встречалась ли ты с Колей в последнее время?

— Нет. Тогда только и встретились, как освободили меня партизаны от немцев. Теперь их отряд далеко отсюда. Возможно, скоро появится и в наших местах.

— Тебе хочется встретиться с ним поскорей?

— Эх ты, да разве об этом спрашивают… Ты любила когда-нибудь, Вера?

— Я? Кажется, никогда…

— Как же это так, если кажется? — рассмеялась Надя.

— А над этим не смеются…— и Вера замолчала. По ее лицу пробежало облачко грусти, печали.

— Ты прости, Верочка, мой смех. Я же на твой ответ… Ну, не хочешь; не говори, если тебе это неприятно.

— Да что тут таить? Ну просто обидели меня один раз. Думала я, что и в самом деле люблю. И человек, который понравился мне, казался самым лучшим из людей. Клялся в вечной любви, в верности до могилы. Ты же знаешь, как это бывает… Любовь, она, видно, одинаковая у всех людей, ничего тут нового не было и не бывает… ..

— С тобой нельзя согласиться, Вера. В каждой настоящей любви всегда есть что-нибудь новое, особенное.

— Так это же в настоящей… А у меня такой не было. Только вначале казалась она настоящей. Ну, и ходила в розовом тумане, любовалась на луну, считала звезды. Хорошо, что вовремя тот хмель прошел, отрезвилась. Ты, вероятно, помнишь немного историю с преподавателем на первом курсе? Он попал под суд в результате своих любовных приключений. Это было потом, позже, когда он успел уже испортить жизнь одной студентке. Ну, а я была тогда еще на первом курсе. Всего год или два, как защитил он кандидатскую диссертацию. Преподавал с огоньком, охотно слушали его. Мне приятно было, что он обратил внимание на меня. Как же, новое светило науки! А это светило сделало мне столько грязных предложений, что я диву давалась. Однако считала все это пустяками, мало ли бывает у великих людей разных недостатков. И совсем случайно — я, признаться, и не подумала раньше поинтересоваться этой стороной дела — я узнала, что светило мое женатое, что оно имеет жену и двух детей. Тогда я и поставила перед ним вопрос: что означает его отношение ко мне? И он просто ответил: «А чего ты волнуешься? Ты же мной интересуешься, а не моей женой и моими детьми?» И когда я расплакалась от великой обиды, он, негодяй, еще решился утешать меня: «Ты, говорит, дитя мое, не знаешь мира, не знаешь жизни. Жизнь наша такая короткая, а молодость еще короче, так почему же нам не черпать полными пригоршнями ее золотые утехи?» Ты не смотри, что я такая трусиха и послушная, но тут я такие утехи расписала на его ученой роже, что, видно, их следы заметили потом и другие. Но с него как с гуся вода. Ну, выгнали это светило из института. Такая была моя первая, если можно ее так назвать, любовь…

— Да-а-а…— не знала что ответить Надя.