Незабываемые дни

И как бы в ответ на эти мысли он услыхал, словно крикнули ему что-то солдаты-конвоиры. Он оглянулся, на минуту остановился. И они стояли вчетвером, сняв с плеч винтовки, делали ему какие-то знаки руками, кричали. Трудно разобрать их слова, но в конце концов он понял одно слово, и оно будто ножом пронзило его сердце.

— Убегай! — донеслось до него. Конвоиры уже брали винтовки на руки.

Игнат глянул еще раз вперед, затем по сторонам. Рыжая, ржавая топь, тростники, гнилая вода, затянутая плесенью и ряской. Он побежал бы, будь здесь рядом лес. Он побежал бы, будь здесь чистое поле, ведь жажда жизни куда сильнее смерти, как бы безжалостна она ни была, пусть бы даже не четыре солдата погнались за ним, а во много раз больше. Но здесь не очень побежишь по этой узенькой гати, по шатким и тряским горбылям, положенным в самых топких местах. Так не дождутся они, чтобы он стал похож на пугливого зверя, убегающего от охотников. Если ему суждено умереть, он встретит смерть спокойно и мужественно, как встречает ее старый, бывалый солдат. На какой-то миг мелькнула еще и такая предательская мысль: побежишь — и сразу все будет кончено. Но зачем же торопить ее, костлявую? Иди спокойно, подразни их, твоих убийц, которые, может быть, хотят унизить тебя, оскорбить.

И он шел, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Шел тихо, спокойно, будто отсчитывая каждый свой шаг. Не оглядывался. А сердце билось так сильно, что он не слыхал шелеста тростника, который гнулся под ветром, кланялся солнцу.

Они выстрелили сразу все вчетвером. Он вздрогнул, чуть было не остановился, прислушиваясь к самому себе, но ощутил землю под ногами и по-прежнему видел впереди огромную толстую сосну, стоявшую на опушке уже недалекого леса. Боже мой, если бы этот лес был еще ближе! Чувствовал, как прилипла рубашка к спине и словно колючие ледяные иголки коснулись тела. Нет, это не кровь. Они только издеваются над ним, устраивают для себя забаву из его смерти. Стреляйте же, гады, стреляйте, не мучьте сердце человека, есть же предел и его мучениям.

И будто в ответ на мысли Игната до него снова долетело:

– Убегай!

И почудилось ему, что не одно это слово сказано. Будто ветер донес:

— Убегай, товарищ!

Игнат по-прежнему шел не оглядываясь.

Грянули еще четыре выстрела. И так повторилось три раза. Больше не стреляли. Не слышно было и голосов позади. И тогда он оглянулся и сразу остановился в изумлении: они не догоняли его, а, повесив винтовки на ремни, шли обратно, медленно отдаляясь от него.

А он стоял и смотрел им вслед. В ногах чувствовалась слабость, все тело обмякло, кружилась голова. И чтоб не упасть, он подошел к обочине гребли и прислонился к стволу рябины. Один из солдат оглянулся, а затем все они посмотрели на него. И он не поверил своим глазам: солдаты махали ему руками. Махали так, как машут уходящим на прощание все добрые люди…

Еще не осознав до конца, что же произошло с ним, он тоже помахал им рукой.

Солдаты пошли своей дорогой.

Игнат постоял несколько минут, прислонившись щекой к рябине. От нее веяло терпким, горьковатым запахом и свежестью вечерней прохлады. Над болотом, над разводьями поплыли светлые, прозрачные хлопья. Они увеличивались, становились гуще, цеплялись за тростник и камыш.

Вытерев холодный пот со лба, Игнат наконец оставил приветливую рябину и, ускоряя шаг, двинулся дальше по гребле. Во рту так пересохло, что он, найдя в канаве место почище и пригоршнями зачерпнув воду, жадно напился, потом обмыл лицо и руки. Постепенно возвращалось к нему обычное восприятие окружающего мира. Он подумал и о ночлеге. Очень хотелось спать. Может, от всего пережитого, а может, просто потому, что прошлую ночь совсем не спал. А новая мысль не давала покоя. Видно, ошибся он в тех людях — солдатах, не шел бы он теперь по земле, будь они его настоящими врагами. Может, пожалели его гитлеровские солдаты, для отвода глаз выстрелили несколько раз, чтобы сказать своему начальству, что приказ они выполнили. Он шел и чувствовал какую-то неловкость перед людьми, которых еще совсем недавно считал самыми заклятыми врагами своего народа. Эх., если бы он знал язык,— совсем другой характер приобрела бы эта вынужденная встреча с четырьмя незнакомыми солдатами. А может, у них много таких солдат, которые не враги его народу?

Вскоре он был в лесу. Пройдя чистым бором, вышел к лесному озеру. Было уже темно, когда он, забравшись в затишек густых можжевеловых кустов и смастерив немудреное ложе из вереска и еловых лапок, устроился на ночь. И только прилег на душистую лесную постель, сразу заснул,

6