Незабываемые дни

— Хлебнул, видно, горя, братец? — сказал он, глянув на его поседевшие во-л.осы.— Поздравляю тебя, поздравляю с удачей!

— Какая же удача, товарищ командир? — виновато проговорил Игнат.— И диверсия сорвана, и мину они забрали.

— В том удача твоя, кратка, что попал ты на хороших людей, которые, вид!но, тоже, как и мы, не очень любят фашистов. А потомку» чтобы не навредить людям, освободившим тебя, ты пока что поменьше говори о них. Ну, вели на расстрел, убежал… можно иногда и выдумать что-нибудь для хорошего дела. Ты понимаешь меня?

— Все понимаю, товарищ командир,

8

Веру отвели ночевать в деревню, где уже больше недели жила ее мать. Та действительно поверила, что ее послали отдохнуть на неделю-другую в деревню у хороших знакомых Веры. Тетка Ганна позаботилась, чтобы к ней не приставали с расспросами, да и ей особенно не рассказывали о том, что делается в деревне, где стояла одна из основных групп отряда батьки Мирона. Но, видя ежедневно вооруженных партизан, она и сама начала догадываться, что это за люди.

Когда же поздно вечером в хату к ней зашла Вера, она так растерялась от неожиданной встречи, что даже спросила:

— И надолго ты к нам?

— Навсегда, мама.

— Подожди,— смутилась она,— а как же буду я?

— И ты, мама, навсегда с нами…

— С вами?!

Она обняла дочку и прижала ее к себе.

— Ну чего ты, мама? Радоваться надо, а ты плачешь.

— Я, дочка, может быть, мечтала о такой счастливой минуте, когда я заплачу от радости.

Утром к Вере зашла Надя. Привел ее Пилипчик, который всегда первый узнавал все новости в отряде, знал, где кто живет, где размещена какая группа или рота. Пилипчик успел подсмотреть, как конвойные вели в караульное помещение трех гитлеровцев-офицеров. Он похвалился своему маленькому другу Васильку, что видел самого главного шпиона и что этого шпиона вместе с другими фашистами взяла в плен одна девушка. Василек не всегда принимал на веру Пилипчиковы новости. Но не скрывал этого и сразу же говорил в глаза:

— Ты, Пилипчик, опять обманываешь!

— Не веришь? Вот я сейчас проведу тебя, я знаю, где она остановилась.

Втроем и заявились в хату к Вере: Надя, Пилипчик и Василек.

Вера так обрадовалась Наде, что не знала, где ее усадить. Начались взаимные расспросы, воспоминания. Вериной матери хотелось поговорить с Васильком, но тот молчал и упорно смотрел на Веру. Улучив минуту, когда Надя пошла к ведру с водой, чтобы напиться, он с самым серьезным видом подошел к Вере и спросил:

— А скажите, тетенька, вы взаправду взяли в плен трех шпионов?

Тут только Вера обратила на него внимание. Она подхватила его на руки и, целуя, сказала:

— Ах ты, мой маленький мальчик, разве могу я взять в плен аж трех фашистов? Их взяли в плен партизаны.

— Вот и соврал ты, Пилипчик, я же говорил, что соврал! — И Василек выскользнул из рук девушки, считая неприличным для себя разные нежности с чужими людьми.

— И не соврал! А вот же не соврал! — разошелся Пилипчик.—Я своими глазами видел, как их привели и посадили под стражу.

Мать Веры с интересом слушала этот разговор: ведь говорили дети о ее Вере, о том, чего она сама не знала…

* * *

Вера и Надя шли по загуменью около ржаного поля. Рожь стояла густой стеной. Мелко-мелко шелестела на обмежке груша-дичка, пестрели вдоль дороги цветы иван-да-марьи, крупного клевера. У старых, обомшелых гумен по-прежнему щебетали ласточки, где-то в деревне голосисто прокричал петух. От гумен пахло ржаными снопами, лежалой мякиной и веяло тонким ароматом прокуренных овинов. Все вокруг напоминало прежнее; то, что видели годами, с чем сжились, к чему привыкли… Казалось, ничто здесь не изменилось. Так же, как прежде, светило и пригревало солнце, носились по огородам неугомонные скворцы, старательно обегая каждую грядку и быстро взлетая, чтобы успеть накормить своих птенчиков…

И все же война напоминала о себе на каждом шагу. Уныло торчали обгоревшие липы на краю села — там сожжено несколько хат. Чернели окопные рвы за деревней, уже наполовину обвалившиеся, размытые дождями и талыми весенними водами. Кое-где бугорки окопной земли зазеленели хвощом, молочаем, редкими кустиками полыни. На выгоне и на огородах — воронки от бомб и снарядов. Полные мутной, зеленоватой воды, они были хорошим приютом для лягушек, устраивавших здесь свои утренние и вечерние концерты.

Возле самого болота стоял разбитый немецкий танк, укрытый густой травой. Краска местами облупилась, и рыжая ржавчина пошла пятнами, будто кто-то нарочно навел своеобразный камуфляж на эту груду металла. Пробитая и перекошенная пушка, судя по некоторым признакам, стала излюбленным пристанищем для сорок и других птиц.