Незабываемые дни

Еще несколько месяцев назад Соколич думал об этой операции, но тогда она была только мечтой — у него не хватало на ее осуществление ни сил, ни технических средств. Речь шла об уничтожении огромного, в несколько пролетов, железнодорожного моста, который, можно сказать, прямо мозолил глаза партизанскому штабу. Несколько попыток взорвать его окончились неудачей. С большим трудом удалось в груженом поезде заминировать один вагон с боеприпасами. По замыслу подрывников, поезд должен был взорваться как раз на мосту, что привело бы к выводу из строя на долгое время важной для немцев магистрали. Но разве всегда хорошо рассчитаешь время? Поезд спокойно переехал мост, спокойно добрался до станции. И только тогда произошел взрыв, который причинил, конечно, большой ущерб и эшелону и станционным путям, сорвал железную крышу с небольшого станционного здания и высадил в нем все окна. Но это было все же не то, на что рассчитывали подрывники во главе с Игнатом и бывшим машинистом Анатолем.

Гитлеровцы поняли, что партизаны серьезно интересуются мостом, и приняли некоторые дополнительные меры по усилению его охраны. Был увеличен гарнизон, сделаны новые укрепления на подступах к мосту.

Соколич хорошо знал, что возле моста размещен батальон солдат, не считая команды нескольких зенитных батарей, взвода зенитных пулеметчиков и специальной понтонной части. Штаб дивизии совсем недалеко, а по соседству расквартировано несколько батальонов пехоты. На станции за рекой также большой гарнизон, в ближайшем селе — артиллерийская часть. Нет ни одной деревни в радиусе пяти —семи километров от моста, где не было бы немцев. Усиленно охранялась и сама железная дорога, а на одной из соседних станций стоял бронепоезд, находившийся под командою вашем командира дивизии.

Конечно, можно было бы соединить все партизанаские отряды и бригады в сильный ударный кулак и в конце концов взорвать мост. Но это стоило бы партизанам большой крови, и, понятно, Соколич не мог пойти на такую операцию. Нужно было искать иной путь. Вот почему так обрадовался Соколич, когда появилась Надя в землянке. Забыв даже пригласить ее присесть, он нетерпеливо начал расспрашивать:

— Ну, рассказывай, рассказывай, разведчик!

— Все в порядке, Василий Иванович! Полная удача. Он согласен, чтобы на встречу пошло по два человека с обеих сторон, без оружия. Очень просил: чтобы обо всем этом знали только вы и основные работники штаба.

— Это понятно, Надя. Ну, теперь снимай пальто и будешь самым лучшим нашим гостем.

— Я не обо всем сказала вам, Василий Иванович. Есть дело, хоть и поменьше, но, видно, серьезное.

Надя рассказала о Лявонке, как и в каком состоянии нашла его.

Соколич тут же позвонил в госпиталь, справился о здоровье раненого, затем вызвал одного из работников штаба и приказал ему немедленно позаботиться о двух братьях Лявонки. Все были еще под впечатлением рассказа Нади, когда Бохан протянул Соколичу бумагу. Это было донесение лейтенанта Комара.

— Интересно: в один день аж две делегации…

— Разберемся как следует, Василий Иванович. Мне сдается, что и история с Лявонкой имеет непосредственное отношение к этим делегациям. Я проверю еще некоторые обстоятельства…

Бохан подробно расспросил у Нади, где, в каком месте подобрала она раненого мальчика, и вскоре ушел из землянки.

Надя тоже пошла. Она наведалась в госпиталь. От доктора узнала, что Лявонке после переливания крови стало значительно лучше, что он очень беспокоился о своих братьях. Потом вспомнил каких-то людей и, разволновавшись, снова потерял сознание, все бредил об убийцах. Теперь, по словам врача, он утих и наконец уснул. А это хорошо, когда больной засыпает.

После посещения госпиталя Надя прошлась по лесу возле лагеря. Осень уже наложила свой отпечаток на все. В гомоне бора не было той нежной, чарующей ласки, которую ощущаешь в нем весной или в начале лета. Притихли голоса птиц. Отцвели лесные цветы, пожухли и съежились листочки папоротника. Легкой грустью веяло от поредевших зарослей берез и грабов. От бледно-лиловых полянок вереска, напоминавших о близких холодах, о хмурых осенних днях, неприветливых, неуютных. Смутная, неясная грусть закрадывалась и в сердце девушки. Так бывает почти всегда, когда выполнишь какое-нибудь ответственное поручение, а нового еще нет. Невольно начинаешь думать о собственной, личной жизни, о том, что так глубоко запрятано от чужого глаза.

Задумавшись, Надя не заметила, как навстречу ей бросилась девушка:

— Надя, Надечка, как хорошо, что я встретила тебя! Надя не сразу узнала Майку Светлик. Та заметно изменилась за последний год, повзрослела, в ее движениях уже не было прежней суетливости. И голос стал тверже, а на загорелом лице с облупленным от солнца носом выражение суровой озабоченности.

— Видно, по серьезным делам к нам, Надя?

— Разве можем мы с тобой заниматься несерьезными делами? — вопросом на вопрос ответила Надя и привлекла к себе Майку, прижала, как прижимают взрослые маленьких детей.— Рассказывай, как живешь, как воюешь?