Незабываемые дни

Разговор продолжался еще несколько минут. Затем дверь землянки открылась, и снова появились Бродоцкий и Гемдаль. Они сделали несколько шагов и, когда хорошенько осмотрелись, бросились к гостям:

— Стась, Юзеф, как мы рады, как мы счастливы видеть вас!

Конвоиры задержали их на месте. Но они не могли успокоиться и, перебивая друг друга, все говорили, обращаясь к Пшиборскому:

— Нас товарищ начальник обвинил в ужасном преступлении. Будто мы убили вас…

Пшиборский окаменел. Застывший взгляд его говорил о том, что он на минуту забыл обо всем, что происходило в землянке. Только пальцы руки, которые держал он на лацкане пиджака, нервно подрагивали. Многое передумал Пшиборский в эти короткие минуты. И если бы мог проникнуть в его мысли Хатур, он не спросил бы так наивно у приведенных людей:

— А где же наш Антак?

— Мы не знаем никаких Антаков…

— Боже мой, я спрашиваю о нашем Антаке. Он же шел с вами!…

Этот «Антак» вывел Пшиборского из оцепенения, и он бросил такой уничтожающий взгляд на Хатура, что тот сразу увял и уставил глаза на покрытые пылью голенища своих сапог.

Минуту в землянке царила тишина. Слышеня с интересом смотрел на незнакомцев. Он угадывал среди них и того, кто играл главную роль. Бохан тем временем обратился к Пшиборскому:

— Я попрошу уточнить некоторые ваши… слова из нашего разговора. Вы сказали, что шли к нам только вдвоем. А они вот и прежде и только что, как вы слышали, заявили, что шли вместе с вами.

Пшиборский встал и, кося глаза на двух арестованных, процедил сквозь зубы:

— Тут, видимо, какое-то недоразумение. Я не знаю этих людей, незнаком с ними. Я впервые вижу их.

Стась Хатур, услыхав слова Пшиборского, даже вздохнул.

— А что думает об арестованных господин Хатур? — спросил Бохан.

— О, я тоже не знаю их…—торопливо проговорил Хатур и бросил беглый взгляд на Пшиборского.

— Как же тогда понимать вас, если только что вы спрашивали у них про «нашего» Антака? Кто этот Антак?

Хатур несколько раз открывал рот, будто ему не хватало воздуха. Наконец он собрался с силами и, осторожно глянув на Пшиборского, с трудом подбирая слова, произнес:

— Прошу прощения, я действительно ошибся. Видите, я всегда ношу очки. А тут, как на грех, потерял их в дороге. А без очков мне трудно узнавать людей, и я ошибочно посчитал их за своих знакомых. Это просто недоразумение.

— Ну что ж, недоразумение так недоразумение. А что скажут нам на все это Бродоцкий и Гемдаль?

Маленькая, как приплюснутая тыква, голова Бродоцкого ходила будто на шарнирах. Он смотрел то на Бохана, то тревожно вглядывался в немигающие глаза Пшиборского. Вдохнув воздух в могучую грудь, он медленно заговорил:

— Я должен сказать дорогому товарищу начальнику, что мы тоже ошиблись, мы обознались в людях.

— Тоже потеряли в дороге очки? — резко перебил его Бохан.— У меня только один вопрос к Пшиборскому: каким образом попала к вам шифровка, которую вы несли с собой?

—. Еще раз говорю, никакой шифровки мы не имели,— зло ответил Пшиборский.

— Если вы не имели, то ее имел ваш Антак, от которого вы отказываетесь.

— Клянусь, товарищ начальник, что не было у нас никакой шифровки…— повторил Пшиборский, и его голос звучал так искренне, что Бохан глянул на него с некоторым удивлением. Но тут же сказал:

— И вы действительно являетесь Пшиборским Юзефом?

— Извините меня, но меня удивляет такой вопрос и его тон. Я уже тридцать девятый год ношу эту фамилию и называюсь тем именем, которое дали мне дорогие родители.

— А вы, Хатур?

— О, я тоже есть Стась, урожденный Хатур, Стась Хатур…

Бохан достал клочок папиросной бумаги из обычного портсигара, наполовину заполненного табаком.

— Я прочитаю вам начало документа, который будет иметь для вас некоторый интерес. Вот слушайте: «Командиру партизанских соединений товарищу Соколичу. Командование партизанского отряда имени Костюшко направляет к вам на связь двух партизан: товарищей Пшиборского Юзефа и Хатура Стася…»

Среди «гостей» и арестованных произошло некоторое замешательство. Угрюмый Гемдаль с отчаянием и плохо скрытой надеждой глянул на приоткрытую дверь, попытался даже встать, но партизан, не спускавший с него глаз, тут же снова посадил его.

— Так вы, может быть, скажете, Пшиборский, о о чем идет речь в этом документе?

— Как я могу знать, что пишет наше командование в своем письме к вам?

— Это не письмо, а шифровка, взятая у одного из ваших людей. А вы знаете, что тот, кто несет подобную шифровку, должен, на всякий неожиданный случай, знать наизусть каждое ее слово.

— Простите, но я не могу говорить при незнакомых людях, они не должны знать о содержании документа,— и кивнул в сторону арестованных.

Когда вывели Бродоцкого и Гемдаля, Пшиборский, потирая щеку, начал говорить, трудно подбирая слова, будто взвешивая их: