Незабываемые дни

— Больше по районам.

— О, это так интересно. Но, видно, страшно теперь работать в районе. Там ведь всюду эти бандиты, ну, как их называют… партизаны. И вы не боялись их?

— Чего же мне бояться?

— О, не говорите! Рассказывают, они цепляются ко всем, всех режут, убивают, никого не милуют, ни старого, ни малого. Надо иметь храбрость, чтобы жить теперь где-нибудь за городом, когда у нас в городе, скажу вам, и то неспокойно. А ночью и носа на улицу не показывай. Даже мы с господином Ермаченко и то боимся. Ночью все двери и окна в доме на замки да на засовы, на втором этаже внутренние ставни ставим.

— А разве вы живете в одном доме с господином Ермаченко?

— А как же! — искренне удивилась секретарша.— Мы ведь и приехали все вместе из Праги: и я, и спадар Ермаченко, и его шофер. В Праге у нас была собственная женская больница, одних профессоров несколько человек работало, шикарная больница. Ну и теперь у хозяина большой штат собственной прислуги. Из Праги всех привез. Ведь здесь трудно найти настоящих белорусов, одни неучи какие-то, нет настоящей европейской культуры. А знаете, там такие чудесные города. И Прага наша, где мы жили, и другие города. Я, милая, ездила однажды с хозяином в Париж. Вот это действительно город. И Берлин красивый, не ровня какой-нибудь Москве. Это же обыкновенная деревня.

— А вы были в Москве?

— Нет, не приходилось. Рассказывали. А вам какие чулки больше нравятся?

— Любые, лишь бы крепкие.

— Вы отстали от жизни… Мы из Парижа выписываем. Но мы с вами разговариваем, разговариваем, а я не знаю еще, как вас зовут, сестрица?

— Зовите Надеждой Астаповной.

— Ага, значит, можно просто Надя говорить.

— Можете называть Надей.

— А мое имя Марлен.

— Вы, видно, немка?

— Какая там немка! Мое имя Маруся, мой отец был русским полковником царской службы. А спадар Ермаченко зовет меня Марылей, это по-белорусски. Он и говорить меня по-белорусски научил, я специальные курсы прошла. Ну, для хозяина я могу быть и Марылей, ему же нужны настоящие белорусы… Он, наверно, будет скоро министром, ну и мне нужно для! своей карьеры стать белоруской, пусть себе и Марылей. Ма-ры-ля… не очень красиво звучит. Для себя и для господ офицеров я только Марлен, только Марлен.

— Да, неплохо, совсем неплохо…

За какой-нибудь час Надя узнала от разговорчивой девицы обо всей закулисной жизни учреждения, которое называлось Белорусской самопомощью. Марлен рассказала ей — «ну, вы свой, понятно, человек!» — как относятся сами начальники к своему учреждению.

— Хозяин иногда как выпьют, так говорят: самопомощь и существует для того, чтобы самому себе помогать, ни на кого особенно не надеясь. Так мы и живем, помогаем себе. Ну, и нам тоже не плохо жить, куда лучше, чем когда мы в Праге…

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта беседа, если бы дверь из кабинета вдруг не открылась и оттуда не высыпало с полдесятка «спадаров». Они еще задержались минутку в приемной, пока не вышел сам начальник самопомощи господин Ермаченко. Глянув внимательным глазом на Надю, он спросил у секретарши о каких-то бумагах, и та опрометью бросилась искать их в стенном шкафу.

Мельком просмотрев бумаги и еще раз окинув взглядом незнакомую девушку, он начальническим тоном обратился к подчиненным:

— Можете идти, спадары. К следующему совещанию подготовьте мне точные сведения по всем округам. Помните, что на сегодняшний день главное — это добровольцы в Германию.

Господа подобострастно распрощались и один за другим двинулись к двери.

— Это ваша новая приятельница, Марыля? — шепотом спросил начальник у секретарши.

— Нет, это пришла посетительница по каким-то делам.

Ермаченко нахмурился:

— Жаль, жаль, уже поздно, как раз время обедать. Но, взглянув еще раз на девушку, он весь засветился ласковой улыбкой, от которой, казалось, вспыхнул пестрый галстук под коротко остриженной бородой.

— Вы ко мне?

— К вам, спадар Ермаченко.

— Ну что мне делать с вами? Время уже позднее. Но для прекрасной половины рода человеческого у нас всегда должно найтись время. Прошу вас!

Ермаченко галантно распахнул дверь, склонился в почтительной позе и, обождав, пока девушка переступит порог, вошел следом за ней. Предложив стул, сам сел за стол, с наслаждением потер кулачки.

— Чем могу служить вам, сударыня?

— Знаете, мне не хотелось беспокоить вас, так как вы человек занятый, у вас такие важные государственные дела.

— О, дел хватает! Если бы у меня было десять рук и три головы, и тогда не справишься как следует со всем. Однако, извините, я мешаю вам говорить. Слушаю, слушаю, пожалуйста.

— Видите ли, ваш племянник как-то посоветовал мне перейти на работу в город, здесь, говоря откровенно, и людей культурных больше, и совсем другой размах работы, и значительно безопасней, чем где-нибудь в районе.

— Это вы правильно, совершенно правильно говорите. Так вы были знакомы с моим племянником?

— Да, была знакома.

— Когда же вы познакомились?

— Мы познакомились в поезде. Он ехал в Кутасавицкую волость, а я на учительскую работу по соседству. Он еще на всякий случай записку дал мне к вам. Вот, пожалуйста.