Незабываемые дни

— Не волнуйтесь: двое детей у нее приемных, из больницы. Она там и осталась из-за них… Что тебе еще сказать? Хлопцы сделают все, чтобы вывезти твою семью к нам. Ну, чего же ты молчишь?

— Я так счастлив, так счастлив, Василий Иванович, вы даже представить не можете. Одно омрачает мою радость: как это я, когда ходил в Минск, не мог найти ее, не мог встретиться с ней?

— Это, пожалуй, было бы лишним, опасным для нее.

— Верно… Но подумать только: я где-то, возможно, проходил близко, был рядом… и не знал… она не знала…

— Она как раз знала, что ты в Минске. Узнала, правда, когда ты «перешел» к фашистам и должен был специально выступить перед народом. И на выступлении «твоем» была. Вот тогда и начались и радости ее, и мучения. Радовалась, что не сломили тебя немцы. И страдала. Знала: раз выступает под твоим именем какая-то тварь, значит, не легко тебе, может, принимаешь в это время смертные муки.

— А теперь она знает обо мне что-нибудь?

— Знает, что ты жив и здоров… Я вот хочу спросить об одном деле. Бохан просил меня, чтобы я при случае поинтересовался его семьей. Он говорил, что и тебя просил. Но, конечно, где тебе было заниматься таким делом.

— Занимался… — Ну, ну?..— тревожно спросил Соколич.

— Не теперь занимался, а тогда, когда ходил в Минск. Одна сестра его училась в консерватории, другая, совсем еще подросток, в средней школе. Ну что тут долго рассказывать? Нет их уже на свете, ни старшей, ни младшей. Старшую при мне застрелили в тюрьме. Боюсь, что я, возможно, стал косвенной причиной ее смерти, она помогла мне там…

— Ты был свидетелем ее гибели?

— Нет. Об этом мне сказал полицай из тюремной охраны.

— Не всегда можно верить полицаям.

— Я был в камере смертников. Полицаю не было причины бояться, что я вынесу за стены тюрьмы ее тайны.

— А младшая тоже была в тюрьме?

— Они были взяты обе. Люди, которым удалось убежать из тюрьмы, говорили, что младшую после смерти сестры взяли домашней работницей к начальнику тюрьмы. Служебный флигель, в котором жил начальник тюрьмы, вскоре сгорел со всеми своими жителями… Причина пожара неизвестна.

— И ты ни словом не намекнул об этом Бохану?

—. Разве можно, Василий Иванович… Своими глазами я ничего не видел. Могло и так случиться, как вы сказали: полицай соврал, чтобы отравить последние минуты моей жизни. Так что видите, не имел я ни морального, ни формального права говорить об этом Бохану.

После ухода Василия Ивановича Слышеня с особой силой ощутил, как хочется ему скорей освободиться из своего вынужденного плена. На душе было спокойно, радостно. И потому, что узнал о товарищах, о делах, и потому, что весть о семье утишила, успокоила в сердце тревогу о ней…

4

Несколько дней Соколич провел в больших заботах. Был на приеме у членов союзного правительства, в Центральном партизанском штабе. Особенно волновал его прием в Кремле: ему никогда не приходилось выступать с отчетом перед союзным правительством, перед Верховным командованием. Несколько раз пересмотрел свои записи, чтобы не забыть сказать в Кремле о главном, чем живет теперь народ, чем живут партизаны, рассказать об их неотложных нуждах.

Но все страхи, сомнения рассеялись в самом начале приема. Соколича внимательно слушали, задавали вопросы, интересовались каждой мелочью партизанской жизни. Отчет сразу превратился в живую беседу.

С радостно приподнятым настроением покинул Соколич Кремль… Его особенно обрадовало поручение членов Политбюро передать белорусскому народу привет и благодарность за его героическую борьбу с фашистами и от имени Центрального Комитета партии и правительства сказать, что скоро Красная Армия придет в Белоруссию.

На следующий день Соколич пошел в Центральный белорусский партизанский штаб просить, чтобы ему немедленно дали самолет лететь назад к партизанам. Но Пономаренко пошутил над его спешкой.

— Не знал я, что вы можете быть таким нетерпеливым человеком. Надо ведь решить еще много разных практических дел. ЦК считает, что вам не помешает побывать в нескольких промышленных городах, рассказать рабочим, как живут и борются наши партизаны. Вы сами понимаете, какое значение имеет правдивый рассказ непосредственного участника партизанской борьбы. Ну и, если говорить откровенно, не очень нам нравится ваш вид. Отдохнуть вам, хотя бы месяц, надо. Не спорьте, это приказ. Скажу по секрету, — улыбнулся Пантелеймон Кондратьевич,— это не мой личный приказ, а приказ высших инстанций…

5

Иван Иванович имел все основания радоваться. Правда, место для проявления радости не очень было подходящее. Он стоял в костеле. Шла траурная месса.

Скорбные звуки органа вырывались на площадь, пробуждая в сердцах редких прохожих разные чувства. У одних грустные, тревожные, у других — радостные.

Вначале Гитлер утаивал неудачи своего наступления под Сталинградом, и все его газеты пестрели хвастливыми сообщениями. Разгром фашистских войск у 'волжской твердыни как бы отрезвил на какое-то время фюрера и заставил его призадуматься. Он объявил траур по всей стране в связи со сталинградскими событиями. Траур отмечали и на оккупированных территориях.