Незабываемые дни

Женька многозначительно глянул на друга. Хотел' что-то сказать, но смолчал. Подумал: не поссорились ли, без этого не бывает у влюбленных… Предложил Игнату поужинать. Но тот отказался,—нужно готовиться с хлопцами в дорогу.

Ночью, когда партизаны выбрались из города, начался новый налет советской авиации.

Хлопцы радовались. Во время налета безопасней уходить. Одурев от страха, гитлеровцы зашивались в бункера, а там, где не было бомбоубежища, искали спасения в подвалах старых руин, зная, что советские летчики не станут бомбить замшелые груды кирпича.

9

Тетка Ганна возилась на огороде. День выдался солнечный, теплый.

Разве усидишь в хате, когда земля на глазах просыхает и над полем курится теплая дымка, а в безоблачном небе звенит, переливается песня жаворонка.

Дети бегают стайками по дворам, по улице. Засиделись на печи за долгую зиму, теперь радуются не нарадуются теплу, солнцу, уличной пыли, что взвивается за их голыми пятками. То здесь, то там хлопочут люди на поле. Готовятся к севу. Не посеешь, не посадишь — чем жить будешь с детьми долгий год? Немец тебя не накормит, он сам смотрит, как бы стащить с твоего стола последний кусок хлеба.

Вечерело. Вскопав несколько грядок, тетка Ганна собиралась уже идти в хату, как услыхала перепуганные голоса детей:

— Тетенька, немцы!

— Ну что ж, если немцы? Разве вам впервой видеть их?

— Они вон людей с поля сгоняют… Присмотрелась тетка Ганна к ближайшему полю — в самом деле, возле гумен скакали конные немцы, кнутами сгоняли крестьян. Слышалась громкая команда, крики, ругань. Кого-то избивали. Грянуло несколько выстрелов.

Глянула Ганна в другую сторону. И там за огородами творилось то же самое.

— Господи, что же это такое?

Гитлеровцы часто заглядывали в деревню, но такого еще не было.

— Спасайтесь, люди! — кричали женщины, убегая в конец улицы, где еще не видно было немцев. Но скоро и там появились конные и пешие гитлеровцы. Крестьян силой выгоняли на улицу, с детьми и стариками. Больных просто выбрасывали из хат, заставляя здоровых подбирать их и вести дальше. Солдаты шныряли по хатам, тащили все, что попадалось на глаза, выгоняли из сараев коров, гонялись с автоматами за поросятами и курами, хозяйничали в кладовках и амбарах.

Крестьяне пытались спасать свое добро. Их отгоняли штыками, прикладами винтовок.

— Да бейте их, гадов, чего смотрите? — крикнул кто-то, доведенный до отчаяния.

Затрещали заборы. Несколько гитлеровцев упало с проломленными черепами. Но где ты совладаешь с разъяренной стаей зверей? Автоматные выстрелы сливались с отчаянными криками, с нестерпимым плачем детей. Толпу безоружных оттесняли все дальше и дальше.

В хату к тетке Ганне заявилось-несколько офицеров с полицаями. Одного полицая Ганна знала в лицо.

— Что это делается у нас? — спросила она.

— Ничего, тетка, ничего… Порядок наводим, спокойствие. За мужа твоего расплачиваемся, старостиха…

Высокий, худощавый офицер спросил полицая, что за женщина в хате. А когда узнал, кто она, ласково кивнул головой:

— О, это карашо!

В хату не ввели, а втолкнули несколько человек — жителей деревни. Среди них были подростки, совсем еще дети. Вскоре начался допрос. Как поняла тетка Ганна, на железной дороге ночью убили патрулей и минировали рельсы. Немцы спрашивали, кто это сделал, где партизаны. Начались пытки. Мальчишка, избитый ручкой пистолета, обливаясь кровью, упал на пол.

— Что вы делаете, при чем здесь дети? — вскрикнула Ганна, прислонившись от слабости к стене.

— Не с твоей бабьей головой быть при этом деле..— зверем глянул на Ганну полицай и силком вытолкал ее через сенцы на черную половину хаты. Она сидела подавленная, оцепеневшая. Все казалось непонятным: крики и стоны, чьи-то грубые голоса, топот конских подков на улице, приглушенные выстрелы. Она не могла пошевельнуться, чтобы глянуть в окно, и не видела, как выводили людей из хаты и пристреливали тут же, во дворе, за амбаром. Она не видела, как солдаты сгоняли крестьян, вели их переулками к старой мельнице, стоявшей на пригорке за деревней. Одно крыло мельницы совсем сгнило, его сломал ветер, и оно догнивало на земле, став приютом муравьиного царства. На мельнице аисты свили гнездо. Они смотрели на землю и так же, как Ганна, не понимали, что там происходит. Крестьян прикладами автоматов, пинками загоняли на мельницу. И когда за последним человеком закрылась с треском дверь, солдаты выплеснули несколько канистр бензина на дощатые стены мельницы. Вскоре огромный факел с черными клубами дыма поднялся к небу.

Солдаты стреляли. Добивали тех, кто пытался вырваться из пламени через выломанные доски в стенах.

Ганна не видела, как один солдат около пожарища вдруг побледнел и тяжело осунулся на землю.

— Сопляк! — крикнул офицер и приказал оттащить потерявшего сознание от огня. И тогда другой солдат, которому приказали это сделать, что-то громко выкрикнул и, вскинув автомат, выстрелил в себя. Когда он упал, офицер набросился с грубой бранью на остальных:

— Я прикажу расстрелять вас всех, мерзавцы, слюнтяи!