Незабываемые дни

Он хотел сменить всю команду, но, глянув на мельницу, передумал. Никакой охраны уже не требовалось. Из охваченной пламенем мельницы не доносилось ни одного человеческого голоса. Не слышно было ни проклятий, ни женского плача и мольбы о милости к детям. Только треск прожорливого огня разносился над околицей. С грохотом, рассыпая снопы искр, упало на землю перегоревшее крыло. Пламя взвихрилось еще выше, рвалось к холодным звездам, кое-где проступившим в вечернем небе. Возле костров сидели солдаты, которым не хватило места в хатах, вели бесконечные разговоры. Одни похвалялись своими необыкновенными приключениями, другие — трофеями, третьи слушали и угрюмо молчали. Над кострами стоял густой кухонный запах: жарили кур, свежевали свиней, телят.

Такие же сцены можно было наблюдать в каждой хате. Возле жарко натопленных печей возились солдаты: варили, жарили, ругались из-за очереди, из-за посуды. Из всех труб валил густой дым, будто деревня готовилась к большому празднику, стараясь загодя все приготовить.

Всего этого не видела тетка Ганна. Она только заметила пламя и дым над мельницей, когда ее окликнул полицай, войдя в хату.

— Что это? — тихо спросила она, глядя на охваченную огнем мельницу.

Спросила и сама удивилась своему голосу — до того он был тихий, казалось, безучастный ко всему. Полицай ухмыльнулся:

— Теперь твои первомайцы успокоились навсегда. Меньше заботы для нас. Все они там! — махнул он рукой на мельницу.

Несколько секунд помолчал.

— А я по делу к вам, тетка Ганна. Нужно помочь им. Здесь господа офицеры, а мы тоже не большие специалисты в таких делах. Так что очень просим вас.»

— Чего вы хотите от меня?

— Помогите нам на кухне.

Ганна едва встала и машинально пошла на чистую половину. Полицаи уже растопили печь. Она бесшумно ходила по хате, молча мыла посуду, что-то жарила, варила. Самовар, как нарочно, не хотел долго разжигаться, и она колола лучину старым тупым колуном, И он казался ей тяжелым-тяжелым. Чувствовала, не хватает сил, чтобы поднять его и опустить. Не на эти сосновые плахи, а на красную, в складках, шею полицая, который громко сопел, раздувая самовар. На мгновенье закружилась голова. Чтобы не упасть, она прислонилась к печке, тяжело передохнула,

— Что с вами, тетка Ганна?

— Старость…

— А вы, тетка, не обращайте внимания на старость. Возьмите чарочку с нами, сразу, помолодеете.

Она отмахнулась от него, засуетилась, стараясь казаться приветливой, заботливой. Не перед ними же, гадами, душу раскрывать, не им показывать тяжкие, горючие раны сердца. Перетирала посуду, ставила стаканы, рюмки на стол. А они пили, ели, хохотали, рассказывали какие-то веселые истории.

Вспотевший полицай подошел и шепнул ей на ухо:

— Может, у вас, тетка, самогон есть? Вы же запасливый человек, мы знаем.

Она не сразу ответила. И, как бы спохватившись, торопливо заговорила:

— Ага, есть, почему же, берите… Я принесу…

А в мыслях: «Пусть пьют, жрут, пусть заливают мозги».

Взяв огарок свечи, пошла в кладовку в сенях. Достала из ящика две бутылки самогона, принесла в хату.

— Вся, больше нету, хотите верьте, хотите нет.

— Угу, и этой хватит…

Она приготовила постели. Собрала все лучшее, чтобы не обижались господа офицеры. Не оставила без внимания и полицаев, дала им по кожуху, по подушке, чтобы сами потом устраивались на лавке. Осмотрела еще раз хозяйственным взглядом хату, завешенные постилками окна. Пожелала гостям спокойной ночи и пошла на черную половину.

Припала лбом к холодному стеклу окна, на котором изредка вспыхивали и переливались слабые отблески пожарища. По улице проходили, щелкая фонариками, группы солдат, но спустя час-полтора все. затихло. Только слышались изредка шаги часового возле дома. Ганна вспомнила: в ее хате ночует начальство, его должны охранять.

Долго сидела, прислушиваясь к ночным звукам, отдаваясь во власть своих мыслей. Горевала, что все произошло так неожиданно, что ничем не могла помочь людям. И некого было послать предупредить, попросить о помощи.

В чистой половине хаты голоса постепенно затихали, наконец и совсем затихли. Сквозь дверную щель пробивалась скупая полоска света. Видно, офицеры и полицаи, ложась спать, не погасили лампы, а только прикрутили фитиль.

Совсем сомлела спина от сидения в непривычной позе. Захотелось прилечь, чтобы дать немного отдохнуть уставшему телу. Рядом стояла старая деревянная кровать, совсем не застланная, без подушки. Ганна ощупывала стены, ища какую-нибудь одежку под бок. Едва не споткнулась, что-то с треском полетело на пол. Казалось, этот треск разбудил весь мир. Замерла на минуту, боясь пошевельнуться. На улице, в хате по-прежнему царила тишина. Вспомнила: это ведь обыкновенные железные вилы. Сама недавно поставила их сюда, убрав вместе с лопатой со двора, чтобы не ржавели. Старые, но острые еще вилы…

И как-то сразу стало легче на душе… До сих пор. все колебалась: как сделать, чтобы не остались в обиде за хорошую расплату. Нет ей, Ганне, жизни больше, если не расквитается с ними. Не прикидываться ей больше старостихой, не встречать их, проклятых, приветливыми улыбками.