Незабываемые дни

— Зачем он там нужен, только солдат отрывать от дела.

— Согласен, господин начальник. Но и отпускать его так не стоит. Вы знаете, и такие патриархи иногда стреляют в наших солдат. О, это народ опасный.

— Тогда сделайте так, чтобы он никогда не стрелял.

Обер-лейтенант понимающе глянул на начальника.

— Нет, нет… Он такого уже возраста, что, пожалуй, не стоит этого делать. И день у меня сегодня особенный, как раз именины моей славной Борты, мне не хочется омрачать его даже смертью этого туземца.

— Тогда прикажете сделать ему малую операцию?

— Это пожалуйста!

Конвоиры и двое солдат, отставив свои винтовки к стене кузницы, крепко держали Астапа за руки.

По команде обер-лейтенанта его подвели к массивному стану, сбитому из толстых дубовых брусьев. На нем обычно натягивали шины на колеса.

— Пусть этим делом займется мой племянник, ему полезно для практики.

— А ну, давай свою правую руку, Вот так…— командовал обер-лейтенант.— Клади на брус, да не всю руку, ну чего испугался? Такой богатырь, а боится. Клади на брус указательный палец.

Астап не сразу понял, чего требуют от него. Упирался изо всех сил, пытался вырваться. Но подошли еще два солдата, навалились на него, сжали как клещами.

Безусый офицерик, совсем еще мальчишка, взял у солдата плоский штык и, весь покраснев, старательно пилил им палец Астапа. Хоть и крепок был Астап, жгучая боль пронзила все тело, он чуть не потерял сознание.

Приезжий начальник с мрачным видом наблюдал за работой своего племянника. Вдруг выхватил из его рук тесак, оттолкнул мальчишку в сторону.

— Разве так делают?!

Одним взмахом тесака он отрубил палец, горделиво посмотрел на всех:

— Вот как нужно это делать! Теперь он не сможет больше стрелять.

И обернувшись к старику:

— Можешь идти, да поблагодари бога и меня, что остался жив.

Позеленело в глазах у Астапа, но, собрав все свои силы, старик выстоял, не поддался предательской слабости в ногах. И как ни в чем не бывало весело улыбнулся — так, по крайней мере, показалось высокому начальнику,— затем тихо, спокойно проговорил:

— Спасибо, господин начальник, за ласку вашу!

— Ничего, ничего…— не знал, что ответить, удивленный офицер.— Ну иди, что же ты стоишь?

— Я хочу только спросить, не доктор ли вы, господин начальник?

— Что? Почему ты это спрашиваешь?

— Так ловко отсекли палец, ну как на операции, без всякой боли. Сделайте такую милость, вырежьте бородавку у меня на ноге. Сидит, проклятая, на пальце, страдаю через нее уже несколько лет…

На лице офицера, все время выражавшем нескрываемое удивление, расплылась широкая улыбка. Спустя мгновенье он}оке искренне хохотал, хватаясь за бока. Заодно с ним смеялись и младшие офицеры, почтительно улыбались солдаты и конвоиры.

— Боже мой, боже! Вы посмотрите на этого человека! Святая сельская простота! Разве можно найти что-нибудь подобное в Европе, да и в нашей славной Германии?

Немного успокоясь, он обратился к Астапу:

— Ну показывай свои мозоли-бородавки. Да отпустите его руки, зачем их держать?

Астап наклонился, будто собираясь стащить с ноги сапог. Остальное произошло мгновенно, так что и те, кто остался в живых из этой веселой компании, не могли потом ничего толком рассказать.

Со всего размаха ударил Астап высокого начальника ногой в пах. Крепко был подкован кирзовый сапог Астапа. Не успел, падая, крикнуть начальник, как, схватив с бруска окровавленный тесак, Астап левой рукой всадил его по самую ручку в первого, кто стоял с ним рядом. Не могли же знать гитлеровцы, что Астап прирожденный левша. Все это было так неожиданно, что немцы бросились кто куда. Солдаты забыли о винтовках, приставленных к кузнице. Когда наконец обер-лейтенант опомнился, он бросился в первую очередь на помощь начальнику, лежавшему под кузницей без сознания.

— Ловите, ловите его! — догадался наконец скомандовать обер-лейтенант.

Солдаты бросились к винтовкам. Но Астапа уже и след простыл. Ошеломив врагов, он в мгновение ока очутился над береговой кручей и, не» оглянувшись, бросился в омут, пенившийся водоворотами. Холодная вода сомкнулась над его головой. Быстрина подхватила и понесла вниз по течению. Чуть не захлебнувшись, Астап из последних сил старался держаться ближе к берегу, густо укрытому кустарником, из-за которого гитлеровцы не могли его заметить.

А над кручей бегали растерявшиеся солдаты. Некоторые бросились бежать вдоль берега, стреляли, суетились.

Астап тем временем был на другом берегу. Спрятавшись в лозняке и порвав сорочку, он кое-как перевязал окровавленную ладонь, разулся, вылил воду из сапог. Уже вечерело, обсушиться было негде, и, отжав немного одежду, он двинулся стежками к деревне, где были у него знакомые. Шел, согревался ходьбой и временами говорил вслух:

— Я вас научу, проклятые выродки, как пальцы людям отрубать…

Астап проболел около месяца,— очень простудившись в реке, схватил воспаление легких. Все свои знания, все силы употребил доктор, чтобы выходить старика. И вот наконец больной, который некоторое время едва узнавал его, после очередного приема микстуры жалобно попросил: