Незабываемые дни

И сразу, казалось, исчезли и лесные ароматы, и солнечное тепло, и прозрачное небо, в котором таяли перистые облачка. Все следят за дорогой, откуда едут гитлеровцы. Слышно, как гудят моторы машин.

— Без команды не стрелять!

На месте засады тихо-тихо. Каждый чувствует, как бьется его сердце. Вот промчались три мотоциклиста. Пусть едут, их переймут хлопцы, которые сидят в лесу дальше. За мотоциклистами пылит танкетка. На некотором расстоянии от нее, чтобы не попасть в густую пыль, медленно движется несколько легковых автомашин. За ними — два грузовика с автоматчиками. Один из них отстал, что-то не ладится с мотором.

Немцы, видимо, чувствовали себя в полной безопасности. Танкисты высунулись по пояс из брони, офицеры ехали в открытых машинах, будто собрались на веселую прогулку в лес.

Притаившись за поваленными деревьями и наблюдая за машинами, все невольно поглядывали на маленький мостик, к которому приближалась танкетка, замедляя ход, чтобы не очень отрываться от колонны. Вот осталось метров пять… Сизая трясогузка, беззаботно бегавшая по доскам мостика, вспорхнула, улетела, вспугнутая машиной.

Майка, наблюдавшая за мостиком, далее вздохнула! «Как хорошо, что улетела, как хорошо…»

Вздымая облако пыли, загремел взрыв. Танкетка резко крутнулась на месте, расщепляя обломки досок. Еще раз рванулась и опрокинулась боком в кювет. Видно, перебита была одна гусеница. А гранаты уже рвались возле машин, захлебывались два партизанских пулемета, сухо трещали автоматы. С легковых машин пытались отстреливаться, даже бросили гранату, но сопротивление было явно бесполезным и бесцельным. Отставший от колонны грузовик с автоматчиками хотел повернуть назад, но, встреченный сильным огнем группы партизан, прикрывавших засаду, проехав несколько метров, остановился. С бортов соскакивали автоматчики. Из кабины шофера выскочил офицер и бросился в лес. За ним погнался Комар.

— Сдавайся! — крикнул он, настигая гитлеровца. Гитлеровцы отстреливались. Партизаны видели, как лейтенант, стреляя на бегу, вдруг будто споткнулся, задев можжевеловый кустик, и упал на желтый песок, выпустив из рук автомат.

Майка вскрикнула, на мгновенье прикрыв лицо руками.

— Бегите туда, бегите! — бросилась она наперерез гитлеровцу. Но хлопцы опередили ее, переняв его меткой пулей. Скоро операцию закончили.

Склонившись над лейтенантом, Майка нетерпеливо епрашивала у медсестры, делавшей перевязку:

— Да скажи ты мне, будет он жить?

— Будет, будет, не волнуйся… Помоги лучше мне перевернуть его на другой бок, да смотри…

Комара положили на спину, забинтовали пробитую грудь. Окончив перевязку, медсестра пощупала пульс, улыбнулась:

— Ну, будет жить лейтенант. Рана не такая уж страшная.

Майка припала ухом к груди хлопца. Ее хмурое лицо постепенно прояснялось. А вокруг уже собирались партизаны. Раненый попросил пить. Потом открыл глаза, обвел всех долгим взглядом, будто присматриваясь, где он и что с ним.

— Документы? Все документы… собрать. Его поняли.

— Уже собрали, товарищ командир. И документы гитлеровцев, и наградные списки полицаев, и даже приготовленные медали.

Нужно было торопиться. Один из грузовиков колонны уцелел. На него погрузили трофеи и раненых и, свернув на лесную глухую дорогу, направились к своим. Скоро пришлось оставить грузовик. Раненых и трофеи перегрузили на телеги. В некоторых местах останавливались, забирались в лесные дебри, обходили ночью полицейские гарнизоны. Через сутки с лишним добрались до своих и сдали раненых докторам.

Соколич объявил участникам операции благодарность. Оказалось, они уничтожили тридцать семь человек разных полицейских и жандармских чинов. Среди убитых сам гебитскомиссар области, правительственный инспектор гестапо, начальник областной жандармерии, разные зондерфюреры и более мелкие гестаповцы. Захвачены важные оперативные приказы и специальное распоряжение Кубе о поголовном уничтожении населения партизанских районов. Когда партизаны узнали о замыслах гауляйтера, раздались голоса:

— Смерть людоеду!

Так родилась мысль у партизан, у народа — свести наконец счеты с гауляйтером, который не прекращал жестоких расправ с мирным населением, несмотря на грозные предупреждения партизан.

Животный страх за свою шкуру все чаще и чаще охватывал Кубе, особенно после взрыва на вокзале. Он хорошо понимал: если бы не случай — срочный телефонный разговор с Берлином, не ходить бы наместнику Гиммлера да, видно, и ему самому, Кубе, по земле. С того дня и особенно после взрыва в театре на торжественном собрании, организованном во вторую годовщину захвата Минска (Кубе случайно покинул собрание за минуту до взрыва), он инстинктивно почувствовал, что за ним специально охотятся партизаны. Страх не покидал его, когда ему приходилось пройти небольшое расстояние от квартиры до дома генерального комиссариата или ехать на машине по городу. Он старался ездить на разных машинах, менял номера машин, менял маршруты поездок, боялся уже бывать в тюрьмах, в лагерях.